Василий Субботин - Прощание с миром

«Да, — он мне сказал, — я любую боль могу терпеть, когда у меня зубы сжаты… А вы говорите: «Раскрой рот!»

Тут уж он совсем разрыдался. От огорчения — от того, что так у него вышло…

Вырвала я ему зуб, но и сама расстроилась. Мне жалко его сделалось. Он хоть и маленький был, но все у нас его очень уважали. Говорил он всегда мало. Потому что он вырабатывал характер…

Девочка моя, надо сказать, держалась хорошо, она далее ни разу не пожаловалась. Хотя зуб и у нее был трудный. Только когда она услышала «открой ротик», у нее закапали слезы. Была она девочка терпеливая, такая же, как тот мальчик…

Приехал я в Баку и позвонил своему товарищу, живущему здесь. Сначала я даже не знал, правильно ли я звоню, тот ли это телефон. Я подробно объяснил, кто я и кому звоню.

— Он придет через полчаса, — сказали мне. Я по голосу не понял, с кем я разговариваю, но обрадовался, что я попал куда надо.

— Скажите ему, пожалуйста, когда он придет, что звонил такой-то, что он мне очень нужен, что я остановился в гостинице…

— Постойте!.. Постойте!.. — сказал мне на все это человек, который со мной разговаривал, и, по-видимому, куда-то ушел, потому что мне некоторое время пришлось его ждать.

— Су… — сказал он, записывая мое имя по слогам и буквам.

Все это очень серьезно, с большим достоинством, не спеша.

«С характером товарищ», — подумал я, не сразу почему-то сообразив, что надо дать свой номер телефона, поскольку телефон есть в комнате, и что это проще. Действительно, номер телефона был записан на аппарате, я его нашел.

— Запишите номер телефона, — сказал я, — и скажите, пожалуйста, чтобы он мне позвонил, когда придет домой… — И я уже стал диктовать номер телефона.

— Постойте! Постойте! — услышал я опять тот же решительный голос. И разговаривающий со мной опять ушел куда-то.

Я продиктовал номер телефона, попрощался и, уже повесив трубку, долго повторял про себя: «Постойте, постойте!!» Повторял про себя и смеялся неизвестно чему. Очень мне это понравилось, и сам этот тон, и это решительное «Постойте! Постойте!».

Когда через некоторое время мой друг пришел ко мне в гостиницу, вместе с ним пришел маленький мальчик.

Оказывается, у него то и дело ломался карандаш, когда он разговаривал со мной. Поэтому он меня и просил подождать. Подождите, мол, не спешите, сейчас возьму новый карандаш.

Такой вот мальчик.

И я вспомнил, что и моя Маша точно такая же. Сама ведет за меня все разговоры по телефону. И тоже записывает все своим карандашиком.

Еду автобусом через Москву. Напротив меня, рядом с отцом, сидит мальчик, должно быть, ему лет пять. Он отвернулся, внимательно, не отрываясь, смотрит в окно. «Генерал!»— говорит он на остановке, показывая на капитана, стоявшего за окном. Пришлось мне разъяснить человеку его заблуждение. Он улыбнулся, смущенный тем, что ошибся, и опять уставился в окно, скорее уже потому, чтобы скрыть смущение. Но опять увидел там что-то. На гранитном постаменте, на углу площади Пушкина, на парапете, ограждающем сквер, — круглый гранитный шар. «Глобус!»— говорит мальчик.

Мы, я имею в виду себя и отца мальчика, не очень охотно, но все-таки подтверждаем это. Да, мол, действительно глобус… Потому как какой же все-таки глобус, когда самый нормальный, самый обыкновенный большой каменный шар, круглый, полированный.

Но мальчик идет дальше. Ему хочется продлить неожиданно завязавшийся разговор, закрепить это неожиданно начавшееся общение.

— А правда, — спрашивает он больше даже меня, чем отца, — наша Страна (он так и сказал — Страна, а не Земля, оговорился, может быть, или спутал) такая… круглая.

И он впервые как-то очень серьезно, внимательно посмотрел мне в глаза. До этого он все больше в окно смотрел.

— Да, правда, — ответил я ему.

— Когда мы ночью спим, — он сказал, — она кружится. — И он показал, как это происходит.

Кто-то, очевидно, уже сказал ему, что Земля наша круглая и что она все время кружится, вертится. И вот он решил, что она кружится в то время, когда он засыпает. Он этого не видит, а она кружится.

Какие таинственные, оказывается, происходят вещи, когда мы спим! Мы помолчали, думая о том, что он сказал.

Непонятно было, хорошо ли, что она кружится, может быть, лучше было бы, чтобы она не кружилась! Но он опять посмотрел в окно.

— А облака бегут! — сказал оп радостно. За окном через город действительно бежали хмурые в этот день облака.

Нельзя было понять, чему он гак рад — тому ли, что облака кружатся, подтверждая усвоенную им механику устройства Земли и Мира, или тому, что облака кружатся сами по себе и это движение их никак не связано с вращением Земли, которое происходит, слава богу, ночью, когда он спит.

Земляки пригласили меня на юбилейные торжества в родной город. Я поехал с радостью: не каждый день, скажем, это бывает, чтобы родной город отмечал свой юбилей. И не только сам поехал, но и братишку моего младшего взял: пусть и он посмотрит. Сам-то я в этих местах лет, может, двадцать не был, а он и вовсе мал был, когда уезжал. Принимали нас, надо сказать, радушно, щедро принимали, и мы, как и все другие гости, наверно, были взволнованы уже одним тем, что приехали в родной город, в родные края. И все было бы хорошо, если бы не этот случай — случай не случай, не знаю даже, как сказать, — в последний день, когда мы уезжали…

В последний день этот в городском театре проходило торжественное заседание, но я ушел задолго до конца, потому что надо было успеть к поезду, который отходил именно в это время. Друзья помогли мне, заранее вызвали машину, чтобы не опоздать нам. Часто ли приходится приезжать в родной город, да еще на такой юбилей! С другой стороны, скажем так, часто ли родной город отмечает такого рода юбилеи! Вернулись мы в гостиницу в самое что ни на есть время — до отхода поезда оставалось уже не так много времени, только-только собраться успеть. Я сложил вещи и передал дежурной по этажу ключ.

Дежурная была молодая, милая собой девушка. Она взяла эти ключи и даже улыбнулась, пожелала нам на прощание счастливого пути. После этого мы спустились вниз, в вестибюль, туда, где в своем углу администратор сидит или дежурная, я не знаю, как она называется. И уж совсем было хотели идти, нас машина ждала у подъезда, it по том решили подойти к ней, к этой женщине, как представителю власти, поблагодарить се и родной город за гостеприимство.

Меня провожали мой брат и человек, чьи ежедневные фельетоны печатала местная газета. Он был очень знаменит, очень известен в своем городе. Он к тому же еще здесь и местный «Крокодил» вел. Дежурная ему улыбнулась, когда мы подошли сюда, к ее стойке.