Зигмунд Скуинь - Кровать с золотой ножкой

Виестур Вэягал на открытие привез из Крепости всех домочадцев — старого, изрядно сдавшего Паулиса, все еще резвую Нанию, свою жену Валию и, само собой разумеется, маленькую Солвиту. Три старших девочки на открытии присутствовали вместе с другими школьниками.

— Папа, а кто такой Эдуард Вэягал? — Позднее, когда уже были сказаны речи, отзвенели песни и трубы, Солвита, как обычно, захотела обо всем узнать.

— Его уже нет. Он был

— А кем он был?

— Выдающимся человеком.

— Еще более выдающимся, чем дедушка Паулис?

— На это так сразу не ответишь.

— А дедушке тоже поставят памятник?

— Памятники редко кому ставят.

— А за что?

— Тем, кто сражался и пал смертью храбрых.

— И Эдуард сражался?

— Да.

— И пал смертью храбрых?

— В известной мере.

— Почему «в известной мере»?

— О том тебе расскажут в школе.

— А кто более выдающийся — кто пал смертью храбрых или работал?

— Солвита, не болтай ерунды!

— Хорошо, не буду… Пап, а он под этим памятником похоронен?

— Нет, никто не знает, где его могила.

— Почему же тогда памятник поставили здесь?

— Потому что здесь его родина.

— А что он выдающийся, точно известно?

— Да, известно.

— Все-таки насколько выдающийся?

— Ну, настолько… Чтобы помнить о нем!

— И у всех выдающихся есть памятники?

— Да.

— А где? Там, где они похоронены?

— Солвита, опять ты…

— Нет, просто хочу знать, есть ли у них памятники?

— Есть. Пожалуй, есть.

— Там, где они похоронены?

— На родине.

Последующее лето надолго отложилось в памяти зунтян как лето суровое, или лето ярого громового раската, после которого Паулис Вэягал прямо с крыши Крепости ушел к праотцам. С тех пор как красавца цыгана по кличке Кобелек смерть застигла на телеге в объятьях с хозяйкой хутора «Робежниеки», зунтяне не могли пожаловаться на однообразие ухода в мир иной своих земляков. Однако умереть на крыше дома, как это случилось с Паулисом, никому еще не доводилось. Событие было чрезвычайным; из ряда вон выходящим, и зунтяне объясняли это необычным расположением планет и обилием пятен на Солнце. В самом деле о таком случае, чтобы молния одновременно шибанула в пять деревьев, прежде слышать не приходилось.

Да и вообще в последнее время с миром творилось что-то неладное. В Африке у негров снег валил, у эскимосов на Аляске под Новый год произошло такое потепление, что реки вздулись, начался ледоход. К Земле приближалось сразу несколько комет; одна из них летела прямо на планету и лишь в последний момент чуть отклонилась в сторону. Будто в подтверждение стародавних поверий, что кометы не к добру, и международные горизонты, под стать летнему небу над Зунте, были наэлектризованы.

Уж кто-кто, а Паулис это доподлинно знал. После того как ноги ослабели, приходилось больше по дому обретаться, появилась возможность почаще посидеть у телевизора. Сказать по правде, мужская половина зунтян делилась на две большие подгруппы — хоккеистов и министров иностранных дел. Нания так и говорила: «Моего Паулиса сейчас не тронь, он на переговорах с Вулфсоном». Или: «Мой-то Паулис опять в Белом доме заседает». Не все международные новости зунтяне черпали из телеящика. И свои люди по белому свету ездили, кое-что сами видели. Новые законы о квотах лова несколько притормозили промысел, тем не менее рыболовецким судам зунтян случалось заходить во многие порты. А потом еще и турпоездки. Совсем недавно колхозное руководство всех подряд выспрашивало, не желает ли кто в Бангладеш прокатиться и нет ли кандидата для поездки на Мадагаскар?

Годы не внесли беспорядка в голову Паулиса, но в одном он повторял своего отца Августа: Паулис тоже любил вспомнить давние события и вслух потолковать с друзьями своей юности. Особенно часто тем летом общался он с Янкой Стуритисом, который как ушел в стрелки, так будто в воду канул. Кое-кто утверждал, что после первой мировой войны его видели в России, но в Зунте он не вернулся и писем не присылал.

Тем утром Виестур сказал за завтраком Нании, что вместо ушедшего на пенсию Скроманиса пришел к ним новый агроном по фамилии Стуритис. Паулис пожелал узнать имя нового агронома, Виестур ответил, что в точности не знает, но думает, что Янис. Стало быть, Янис Стуритис и есть, объявил Паулис, сделавшись совсем странным. Лицом не худощав ли, с таким заостренным носом? Виестур, ухмыльнур шись, ответил, что нос у нового агронома пока еще острый, однако жизнь довольно скоро притупляет любые носы.

Виестур этот разговор, разумеется, тут же выбросил из головы, сел в свой газик, выжал педали, заодно Валию подкинул на прополку моркови, а Солвиту в детский сад. И был немного удивлен, когда часом позже встретил в конторе Паулиса. Такой принаряженный — в коротковатых джинсах отечественного производства, в белой сувенирной кепочке из Эстонии. Паулис отшучивался, у него, дескать, свидание с пригожими конторскими девчонками, но сразу было видно, что-то он в душе затаил. Позже, уже по второму разу повстречавшись с сыном, объявил без обиняков: хочет видеть Янку Стуритиса.

.

Новый агроном — легок на помине! — в самом деле появился. Да еще с женой. Позднее Виестур всегда вспоминал эту встречу с волнением. Поначалу Паулис попросту оторопел. Очевидно, сходство было разительным. Однако он тотчас смекнул, что этот человек никак не может быть его приятелем Янкой, годы-то на месте не стояли. Вскоре все прояснилось. Янка Стуритис оказался дедом нового агронома. Янис Стуритис, прослышав, что Паулис был закадычным другом деда, тоже почуднел.

— Невероятно, — сказал он. — Просто невероятно. Почему? Да потому что я родился в Шампулове, это, знаете ли, тысяч пять километров отсюда. Моя жена Ольга тоже сибирячка.

— Ну и ну, — качал головой Паулис, — и впрямь невероятно. А выросли вы где?

— До семи лет в Сибири. Затем на Украину переехали.

— А учились?

— Тоже на Украине. Ольга по торговой технологии. В Нальчике.

— Ну и ну, — твердил Паулис, — тогда вам будет тут нелегко. Землица-то у нас привередливей любой скотины. Коровы и те еще издали видят, кто к ним приближается с подойником, чужаку вместо полного ведра хорошо если выдадут половину. И земля своего человека требует.

Янис Стуритис, выслушав слова Паулиса, со странной улыбкой взглянул на жену и сказал:

— Мы тут свои. — И перевел разговор на погоду — Жара-то какая, духотища — не продохнуть.

— Да, к вечеру ждите грозы, это точно, — объявил Паулис. — Не то у меня на лбу, как на яйце с птицефермы, можете штемпель поставить «брехун со Знаком качества».

На обратном пути Паулис повстречал Молодого Клепериса, которому недавно стукнуло восемьдесят, и между ними состоялся такой диалог: