Илья Маркин - На берегах Дуная

Часа два, то намертво застывая под пересвистами пуль, то ужами извиваясь по заснеженной земле, пробирались они, сами не зная куда.

— Тоня, перебинтуй, пожалуйста, заливает все, — остановился Васильков.

— Чего остановился! — прикрикнул на него Сверчков, но, взглянув на Василькова, смущенно прокашлялся. — Что же ты молчал-то? Ничего не видно…

Вся левая щека и подбородок комсорга были залиты кровью.

— Не до перевязок. Не уползли б — крышка нам, — скривил распухшие губы Васильков, — никому не выбраться, а теперь потягаемся еще.

Тоня с помощью Анашкина забинтовала голову и лицо Василькова.

— Крови-то, крови сколько… — ворчливо бормотал Анашкин. — Ползет — и никому ни слова.

— Ох, дядя Степа, и достается, наверно, твоим домашним, день и ночь пилишь их, все не по тебе.

— Лежи, лежи, а то не посмотрю, что вожак ты комсомольский, всыплю по первое число горяченьких, не возрадуешься.

Саша устало закрыл глаза и ничего не ответил.

— Ну вот и все, — узлом завязал концы бинта Анашкин, — теперь ты в середине ползи. Я первым, за мной Тоня, а Сверчков замыкает.

Подползли к шоссейной дороге. На востоке в посветлевшем небе синели горные хребты. Невысокие горы заслоняли горизонт. И в горах, там, куда, извиваясь, уходило шоссе, мерцали бледные вспышки.

— Далеко прошли, далеко, — слезящимися глазами всматриваясь в горы, покачал головой Анашкин. — Видать, на самую макушку забрались. А наши-то, поди, там за буграми где-то.

Тоня стянула с руки мокрую варежку. Застывшие пальцы крючились в судороге. Все тело налилось усталостью. Хотелось прямо тут, в снегу, у дороги, заснуть и обо всем забыть.

Сверчков разгреб загрязненный снег и, докопавшись до чистого, пригоршнями стал есть его.

— До гор пробиваться будем, — решил за всех Анашкин, — а там к своим прорвемся.

Едва успели перескочить дорогу, как из-за поворота выползло штук десять тупорылых, с белыми крестами танков. На броне, как грибы опята вокруг пенька, тесно жались автоматчики.

— Стой, дядя Степа, — остановил Анашкина Васильков. — Резанем, что ли? Наших душить рвутся.

Анашкин взглянул на забинтованное лицо Василькова и покачал головой.

— Что, боишься? — дрожа всем телом, упрекнул Васильков.

— Перебьют понапрасну.

— Перебьют, — сквозь промокшую марлю хрипел Саша, — а ты, может…

Он не договорил и, распаленный болью и неудержимой яростью, схватил Анашкина за воротник телогрейки, притянул к себе.

— Наших давить будут. Упустить такой момент…

— По одному диску — и сразу в лес, — согласился Анашкин.

— Бей по трем первым, Сверчков — по трем последним, а я — в серединку, — скомандовал Васильков и лег за камень.

— Оставайся здесь, под деревьями! — крикнул Анашкин Тоне и пристроился невдалеке от Василькова.

Головной танк был уже близко. Позади него шлейфом расстилался черный дым.

Почти неслышные в реве моторов и лязге гусениц, ударили три автомата. Тоня из-за дерева била с колена не целясь.

Сверчков суетливо вставлял новый магазин и никак не мог вставить. Васильков ринулся к нему, стукнул кулаком по магазину.

С брони комьями посыпались десантники. Головной танк остановился. На него, крутя башнями во все стороны, надвинулись остальные. В смрадном тумане беспорядочно палили во все стороны уцелевшие немцы.

Анашкин и Сверчков, пригибаясь до земли, подбежали к Тоне. Васильков отбросил опустошенный магазин, поспешно вставил второй и вновь прижался щекой к прикладу. Секунд через пять он вскочил, растерянно огляделся по сторонам. Патронов больше не было.

— Скорее сюда, скорее… — не успел докричать Анашкин.

Из-за бугра выскочили девять или десять немцев.

— Не видит, левый глаз-то завязан! — закричал Сверчков.

Саша взмахнул руками, секунду покачался на месте и навзничь рухнул в истоптанный снег.

Анашкин и Сверчков разом открыли огонь. Дробный перестук автоматов свалил немцев. Только один в распахнутой зеленой шинели подскочил к Василькову и в упор стрелял в его распростертое тело. Анашкин рванулся, с размаху ударил немца прикладом по голове и, не устояв на ногах, свалился на него.

От танков к бугру кинулось несколько темных фигур. Сверчков длинной очередью положил их под деревьями.

Тоня бросилась к Анашкину и Василькову, но только выбежала за куст, как Анашкин поднялся и крикнул ей:

— Назад! Назад! Скорее в лес, скорее!

От дороги неслись гулкие выстрелы. По деревьям беспорядочно щелкали пули. Минут десять бежали по снегу. Все глуше и глуше доносилась стрельба.

— Отстали, кажется, — переводя дыхание, остановился Анашкин.

В лесу было уютно и тепло. Утренний свет скупо сочился между заснеженными ветвями. В просветах голубело небо.

— А Саша-то, дядя Степа, Саша? — с трудом удерживая слезы, спросила Тоня.

— Всю голову раздробили… Помер…

Тоня опустилась на снег и беззвучно зарыдала.

— Не надо, дочка, не надо, — уговаривал ее Анашкин, — не надо… Он бы обиделся… Не любил слез наш Саша.

— Душевный был человек, — сам с собой разговаривал Сверчков. — А как пел…

— Документы вот успел вытащить. Партийный билет-то он только вчера получил. Ты ведь комсомолка, возьми, — дрожащей рукой протянул Анашкин в целлулоидной обложке партийный и комсомольский билеты и потрепанную солдатскую книжку. — А этого чорта я саданул… Офицер оказался, по знакам майор вроде. И сумку вот сорвал с него.

В сумке была всего-навсего чистая, без единой пометки топографическая карта и один исписанный по графам лист плотной бумаги.

— Не густо, не густо, — сокрушенно качал головой Анашкин и подал Тоне бумагу. — Взгляни-ка, дельное может.

— Позывные радиосетей четвертого танкового корпуса «SS», — вспоминая значение немецких слов, прочитала Тоня.

— А ну, ну, читай-ка, — интересно.

— «Танковая дивизия „Мертвая голова“, танковая дивизия „Викинг“, — с трудом разбирала Тоня, — третья танковая дивизия, шестая танковая дивизия, двадцать третья танковая дивизия, двести семьдесят первая пехотная дивизия, двести первая пехотная дивизия, девяносто шестая пехотная дивизия».

— Так, так, — говорил Анашкин. — Видал ты, дело-то какое! Это сколько всего-то? Пять, значит, танковых и три пехотные дивизии. Вот это да! И на одну нашу навалились.

— Знакомая, — злобно сплевывая, проговорил Сверчков. — Мы с этой самой «Мертвой головой» под Ахтыркой схлестнулись. Это они на Полтавщине все села от самой Ворсклы и до Днепра подчистую выжгли, весь скот постреляли, а людей, людей…

— Погоди, погоди, — вспомнил Анашкин, — да ведь эту «Викингу» мы под Корсунь-Шевченковским окружили и там прикончили.

— А Гитлер ее заново скомплектовал, — разъяснил более сведущий в военных вопросах ротный писарь, — к старым пуговицам пиджак пристегнул. Номерок-то остался, вот-те и опять «Викинг».