Илья Маркин - На берегах Дуная

Алтаев знал, что после неудачного покушения на его жизнь и раскрытия генеральского заговора Гитлер разогнал старый генералитет и окружил себя послушными людьми. Теперь, как никогда в другое время, проявлялось диктаторство Гитлера. Все делалось только по его личным приказам. И недаром он сам подписал приказ о прорыве к окруженной группировке. И этот приказ не выполнен. Гитлер, несомненно, рассвирепел и, видимо, полетела не одна генеральская голова. А для Гитлера сейчас престиж дороже всего.

Из всего опыта войны вытекал вывод, что Гитлер и его командование в своих действиях очень часто руководствовались не трезвыми, научными расчетами реальных сил и возможностей, а предвзятыми идеями, имеющими в своей основе удовлетворение личного самолюбия и поддержание личного престижа.

А сейчас, когда война подходит к концу, разве уменьшилось диктаторство и бахвальство Гитлера? Чего стоят одни его слова в приказе войскам, нацеленным на прорыв кольца окружения будапештской группировки «Я лично буду руководить вами!»

— Нет, нет, — проговорил Алтаев, — Гитлер не может отказаться от наступления на Будапешт.

— Слушаю вас, товарищ командующий, — отозвался сидевший сзади адъютант.

— Это не к вам, — ответил Алтаев.

По приезде в штаб армии Алтаев пригласил секретаря партийной организации штаба.

Алтаев и сам не замечал, что у него вошло в привычку в трудные моменты советоваться с руководителями партийных организаций. И сейчас, приглашая секретаря партийной организации штаба армии, он не думал о том, зачем он это делает и что этот тридцатипятилетний майор Холодков, всего четвертый год служивший в армии, вряд ли мог сказать ему, генералу армии, отдавшему тридцать семь лет жизни военной службе и воспитавшему не одну сотню офицеров и генералов, что-нибудь особенно ценное. Ему просто в разговорах с секретарем партийной организации хотелось найти подтверждение или отрицание своих мыслей, почувствовать, чем живет партийный коллектив штаба армии, и по каким-либо черточкам понять, как думает большинство коммунистов.

Михаил Николаевич Холодков до войны в армии не служил. Молодым пареньком поступил он на оборонный завод и через год стал слесарем. Комсомольская организация втянула его в учебу, и Холодков без отрыва от производства окончил рабфак, а затем поступил на вечернее отделение машиностроительного института. Через пять лет напряженной учебы Холодков стал сменным инженером цеха. Перед войной, также без отрыва от производства, он окончил Промышленную академию и был назначен парторгом ЦК на крупный московский завод. Когда разгорелась война, Холодков вместе с тысячами москвичей ушел в народное ополчение, рядовым артиллеристом воевал под Можайском, а затем был назначен политруком батареи, заместителем командира дивизиона, секретарем парторганизации штаба армии.

— Присаживайтесь, — встретил Холодкова Алтаев, — как настроение?

— Как у всех, товарищ командующий, — отозвался Холодков, — хорошее. Самые трудные бои выдержали.

— Самые трудные, говорите? — повторил Алтаев и, всматриваясь в лицо майора, строго спросил: — А вы думаете, что труднее и боев не будет?

Холодков не понял причины изменения настроения генерала и прежним тоном ответил:

— Да труднее едва ли будет.

Алтаев усмехнулся, лукаво взглянул на Холодкова и иронически проговорил:

— Рановато войну-то заканчиваете. Еще не только дым будет, но и огоньку вдосталь хватит.

Холодков заметил иронию командующего и невольно подосадовал на себя: он хотел сказать совсем не то, что подумал Алтаев.

— Я, товарищ командующий, — заговорил Холодков, — не в смысле боев, а имел в виду общую обстановку, так сказать, всего хода войны.

Алтаев придвинул стул ближе к Холодкову и вполголоса спросил:

— Михаил Николаевич, как думает большинство коммунистов о ближайших перспективах нашей армии?

Холодков на секунду задумался, опустив стриженую голову.

— Если говорить о настроениях, то их, пожалуй, можно разделить на две резко противоположные группы. Одни считают, что немцы отказались от наступления на Будапешт и теперь нашей армии не придется вести тяжелых оборонительных боев…

— Значит, по их мнению, центр тяжести переместился теперь в Польшу, на границы Германии?

— Да. А у нас второстепенное направление. Другие, наоборот, твердо уверены, что гитлеровцы будут рваться к Будапешту и нам нужно быть готовыми к отражению новых ударов противника.

— И как вы думаете, кто из них прав?

— Я лично считаю, что сражения под Будапештом еще не закончены. Будапешт — это не просто город и не только столица Венгрии. Будапешт — это южный фланг немецкого фронта на востоке. И с его потерей открываются самые жизненные центры Германии — Австрия, южная Германия.

— Да, но Берлин важнее.

— Конечно, важнее, зато перед Берлином сплошные полосы обороны, и на них безусловно гитлеровцы надеются. Там легче остановить наступление. А на юге подготовленных рубежей у немцев нет.

Слушая, Алтаев изучающе смотрел на Холодкова. Этот «совсем гражданский человек» рассуждал глубоко по-военному, основываясь не на частностях, а на конкретных фактах общего значения.

— Так что же все-таки выходит: если к вам ломятся в дверь, вы будете защищать дальнее окно?

— Иногда окно-то и будет самым опасным местом.

Алтаев еще ближе придвинулся к Холодкову, и теперь они сидели почти рядом, лицом к лицу. Холодков рассказывал о частых спорах между офицерами, которые разгорались по этим двум принципиально разным мнениям, вспоминал доводы и тех и других, критически рассматривал противоречивые взгляды, и Алтаев с каждой минутой чувствовал все большую уверенность в своих выводах. Теперь ему было совершенно ясно, что два мнения — не случайность. Одни смотрели на события глубже, оценивая их в комплексе борьбы противоречий, другие видели только внешнюю сторону событий и не дошли до понимания скрытых, невидимых причин, которые руководили борьбой в этот период войны.

Проводив Холодкова, Алтаев пригласил к себе члена Военного совета и начальника штаба. Нужно было принимать основное решение на руководство войсками армии в новых условиях.

Первым пришел Шелестов. Он, так же как и Алтаев, двое суток находился в войсках и теперь был переполнен массой новых впечатлений.

— Как на правом фланге? — спросил его Алтаев.

Шелестов присел к столу, потом вдруг встал и подошел к Алтаеву.

— Георгий Федорович, какой у нас народ изумительный! Был я в городе Бичке. Там дивизии Цветкова, Панченко, танкисты Маршева. Они же у нас выдержали самый сильный напор противника. А сейчас только и говорят о наступлении, все рвутся вперед. Противник перед ними притих, затаился, проводит перегруппировку, а наши не могут сидеть спокойно.