Семен Бабаевский - Собрание сочинений в 5 томах. Том 4

— Кто?

— Яровой и Осьмин. — Снова старательно и долго вытирал платком шею, лицо. — И надо же было тому случиться, что драка затеялась в тот момент, когда по улице проезжал Щедров. Ванцетти и он сам выскочили из машины и побежали на крик… Полуживого Огуренкова с медсестрой Щедров отправил на своей машине в Степновск. Сам позвонил в краевую больницу. А Ярового и Осьмина приказал арестовать. Из района вызвал прокурора Орьева и начальника райотдела милиции Мельчакова… Ну и началось.

Рогов стоял у окна, смотрел на пустую станичную площадь. Затем сел рядом с Логутенковым и, глядя ему в глаза, спросил:

— Как же это могло случиться?

— Разве я знаю как? Случилось, и все!

— Почему Яровой и Осьмин затеяли драку?

— Черт их знает почему. Не иначе как по пьянке. Такие тихие, порядочные ребята. И на тебе — драка.

— Значит, снова всплывает дело Огуренкова? — спросил Рогов, обращаясь не столько к Логутенкову, сколько к самому себе. — Как же ты допустил до этого?

Логутенков молчал, и капельки пота, как слезы, катились у него по щекам.

«Дело Огуренкова» уже имело двухлетнюю давность. Состояло оно в том, что член ревизионной комиссии колхоза «Заря» тракторист Василий Огуренков писал в район, в Степновск и в Москву о преступлениях Логутенкова и его приближенных. В частности о том, что арбузы грузовиками вывозились в Степновск, Кисловодск и в Донбасс, продавались там на рынках, а вырученные деньги в колхозную кассу не поступали; что однажды под видом отправки на мясокомбинат были проданы на сторону, неизвестно кому, более двадцати бычков-трехлеток, а деньги в кассе тоже не оприходованы; что на ворованные деньги Логутенков и его дружки построили себе капитальные дома из кирпича, использовав для строительства этих домов лес, цемент, стекло, кровлю, которые предназначались для детского сада; что в «Заре» процветает пьянка, круговая порука; что Логутенков на колхозные деньги устраивает в Домике рыбака обеды для своих многочисленных гостей. В числе этих гостей Огуренков называл и фамилии Коломийцева и Рогова.

Те станичники, что постарше и в житейских делах поопытнее, советовали Огуренкову «не накликать на себя беду». «Известно ли тебе, Василий, что слабому не свалить с ног сильного и что Логутенкова тебе не одолеть?» — говорили они. «А я не слабый и не испугаюсь ни Логутенкова, ни его дружков, потому что правда на моей стороне», — ответил Василий. «Бывает, Вася, когда и правде рот затыкают кляпом, и тогда тот, кто сильнее, оказывается правым». — «А мне рот не заткнут!» — «Пойми, Василий, что плетью обуха не перешибить». — «А я ударю обухом по обуху, и я не один, нас много». — «Эх, Вася, Вася, лучше всего жить бы тебе тихо да мирно, как другие живут…» — «А я не хочу и не буду жить мирно, когда вижу преступления…»

Уверенного в своей правоте Огуренкова удивляло и обижало то, что его письма из Степновска и из Москвы направлялись в район и попадали в руки Рогова. Тот пересылал их в прокуратуру. В свою очередь прокуратура вызывала Огуренкова на беседы. Этими «беседами» парня замучили, и все кончилось тем, что «дело Огуренкова» было прекращено и отправлено в архив с резолюцией следователя: «При проверке факты не подтвердились».

Вот и оказались правы те, кто давал совет жить тихо и мирно. Огуренков не только не свалил Логутенкова, а и сам был сбит с ног. Как клеветника и склочника, Огуренкова исключили из комсомола и вывели из ревизионной комиссии, и сделано это было с согласия района. Ни Рогову, ни покойному Коломийцеву не хотелось предавать огласке те преступления в «Заре», в совершении которых косвенно были повинны и они.

Прошло два года. Казалось, что «дело Огуренкова» было забыто. Забыл о нем и Рогов. И вдруг эта безрассудная драка. Да еще и в ту ночь, когда, как на беду, в Николаевской оказался Щедров. Рогов снова подошел к окну. Пустая площадь, и тучи над станицей. Низкие, косматые, казалось, вот-вот хлынет дождь, а дождя все не было. Рогов смотрел на тучи с синим отливом, на пустую площадь и думал: «Да, Щедров — это не Коломийцев, и Логутенкову следовало бы об этом знать. Если Щедров вызвал в «Зарю» Мельчакова и Орьева, то все обстоятельства драки будут расследованы самым тщательным образом. И Орьев постарается показать на деле, как он умеет работать: в ходе расследования обязательно раскроет те самые факты, о которых в свое время писал обвиненный в клевете, а теперь еще и избитый Огуренков».

Думая об этом, Рогов не знал, что сказать молчаливо сидевшему Логутенкову и как его утешить, понимая, что главное сейчас не успокоить Логутенкова, а найти пути, которые помогли бы избавиться от нависшей опасности. Мысль работала напряженно. Из многих приходивших на ум путей для себя Рогов остановился на двух. Первый путь — не отмежевываться от Логутенкова и сделать все, что только можно, чтобы доказать его невиновность. Он еще не знал, как это сделать, но знал, что именно так поступают истинные друзья. Невольно подумал и о том, как могла прийти Щедрову мысль не представлять Логутенкова к высокой правительственной награде. «Или там, на учебе, у него выработалось такое острое и безошибочное чутье на людей, или перед нами совершенно случайное совпадение фактов, — думал Рогов. — И все же мне непонятно, как же мог он заранее знать или предвидеть, что в «Заре» случится драка, и как раз тогда, когда он туда приедет, и что ему самому придется выручать из беды Огуренкова? Такое и придумать невозможно! Знал или не знал, чутье или что другое, а только не он, а я оказался в дураках, и Щедров может, и теперь уже не без основания, обвинить меня в политической близорукости… Вот о чем мне надо подумать. Не о Логутенкове, а о себе…»

Второй путь состоял в том, чтобы сразу же, нисколько не заботясь о Логутенкове, встать на сторону Щедрова, то есть занять позицию справедливую и принципиальную. Короче: пусть за все отвечает один Логутенков. Сам заварил кашу, сам и расхлебывай. Но этот путь, хотя он и казался смелым и верным, Рогов отверг потому, что опять подумал о том же: нехорошо, не по-товарищески оставлять друга в беде. «Если разобраться, то какой же я ему друг? — думал Рогов, глядя на тучи и не видя их. — И тут дело не в дружбе, а в том, что оставлять в такой сложной ситуации Логутенкова одного просто опасно: он может все разболтать, сам утонуть и других утопить. Поэтому надо искать выход и вместе уходить от ответственности. Но как от нее уйдешь? Вот Логутенков уже раскис, насмерть перепугался, сидит как в воду опущенный…»

Рогов резко повернулся и сказал:

— Ну что, Илья Васильевич, долго еще будем играть в молчанку?

— Думки мучают, — тихо ответил Логутенков, не глядя на Рогова. — Всякая чертовщина лезет в голову.