Семен Бабаевский - Собрание сочинений в 5 томах. Том 4

— Хватит! — крикнул Яровой. — Нечего нам читать эту злобную клевету. Как он посмел, подлец, описывать, я уже не говорю — нас, а и Илью Васильевича Логутенкова?

— Спокойно, Гриша, побереги нервы, — сказал Нечипуренко. — Тут горячность ни к чему. Ведь в одном Огуренков все же прав: дома-то мы построили.

— Верно, построили. Но как? Есть ли у него обличающие документы?

— Это, Гриша, вопрос другой, — все так же спокойно отвечал Нечипуренко. — Благодаря моему опыту у Огуренкова нет и не будет ни одного обличающего документа. В этом пункте мы спокойны.

— Но ведь обидно! — сказал Осьмин. — Знает ли об этом письме Илья Васильевич? И о том, что мы сейчас у вас, Никифор Андронович?

— Зачем же лишний раз волновать и расстраивать Илью Васильевича? — Нечипуренко двинул худыми сутулыми плечами. — Мы и сами, без Ильи Васильевича, знаем, что нужно делать. А доложить ему я успею.

— Нам что-то надо делать! — глухо, с хрипотой в голосе сказал Осьмин. — Правильно я понимаю?

— Верно! Для этого я вас и пригласил. Но сперва давайте обдумаем ситуацию, обменяемся мнением. — Нечипуренко пожевал губами, что он делал всегда, когда у него побаливало сердце. — Как вы знаете, Огуренков давно выведен из состава ревизионной комиссии и исключен из комсомола. И ты, Гриша, прав, выходит, что всего этого ему мало. Так, может, пришла пора иными мерами проучить праведника?

— В кавычках?

— Обойдемся, Яша, без научных тонкостев!

— Но как проучить? — спросил Яровой.

— Обыкновенно, — за Нечипуренко ответил Осьмин. — Поймать где-нибудь и так всыпать, чтобы и деткам своим заказал заниматься писаниной.

— Зачем ловить? Пойти к нему в дом.

— Такое, Гриша, делается не дома. Да и ловить его не придется, сам придет в руки. — Наконец-то Нечипуренко сумел не только улыбнуться, но и посмотреть на Ярового и Осьмина своими добрыми глазами. — Завтра он будет в кино — мне это точно известно. Вот ваши билеты, берите. Сеанс кончается в десять. В это время улицы безлюдны. Чтобы пройти к себе домой, он возле магазина свернет в переулок.

— Никифор Андронович, разрешите в порядке уточнения.

— Говори, Гриша, что у тебя?

— Как я полагаю, дело должно быть чистое, а мы с Яшей неузнаваемы в том смысле, что должны быть переодетыми, — пояснил свою мысль Яровой. — Папаха, как у чабана, замотана башлыком и прочее одеяние. В таком наряде, сами понимаете, в кино не пойдешь, и потому билеты на сеанс нам не нужны. Мы подождем Огуренкова в переулке. Так будет вернее и надежнее.

— Не возражаю, — согласился Нечипуренко. — Только вот что, друзья, прошу вас без этого… без особого старания. Не горячитесь и не давайте волю своей силенке. Особенно ты, Григорий. Я же знаю, как ты в кладовой по утрам играешь пудовой гирей. И чтоб в руках у вас не было никаких твердых и режущих предметов — запрещаю категорически! И чтоб без свидетелей. Понятно?

— Предупреждать нас не надо, — сказал Осьмин. — Понимаем.

— Вот и хорошо. Будем считать, что все нами обговорено и утрясено — полнейший баланс.

Прошло три дня, как Щедров уехал по району, а Рогов все еще не мог успокоиться. Тревожил один и тот же вопрос: как вести себя со Щедровым? «А тут еще эта бестия Сухомлинов, — думал Рогов, стоя у окна в своем кабинете. — Собирался же уходить в тихую заводь. Не ушел, остался. Если говорить откровенно, то страшен не Щедров, а Сухомлинов. Щедров молод, вежлив, к нему найду дорожку, а вот с Сухомлиновым…»

Подошел к телефону. Позвонил в Старо-Каланчевскую.

— Крахмалев слушает! — послышался в трубке бодрый голос Крахмалева. — Я приветствую тебя, Евгений Николаевич!

— Что нового, Степан Петрович?

— Есть одна новостишка! — Веселая нотка звучала в голосе Крахмалева. — У нас был Щедров!

— Ну и как?

— Молодой, а скажу тебе, с огоньком! Все поля изъездил, побывал на фермах. Умеет и поговорить и поднять настроение.

— А нагоняй был?

— Нет, нагоняя не было, а была поучительная беседа.

— О чем же вы беседовали?

— О жизни и о текущих делах нашего «Октября». Разговор был серьезным и полезным.

— А сейчас Щедров где?

— Вчера после заседания правления мы с ним распрощались. Уехал к Логутенкову.

Через некоторое время позвонил Логутенков. Голос у него глухой, удрученно-грустный.

— Илья Васильевич, ты что такой сонный? Плохо спал?

— Евгений, нам надо повидаться.

— А что случилось?

— Разговор не по телефону. Дело исключительное. Зараз сажусь в машину и еду к тебе. Жди!

Еще никогда Рогов не видел Логутенкова таким измученным и таким расстроенным. Не было в нем ни прежней располагающей к себе приветливости, ни знакомой Рогову милой усмешки в глазах. Небритое лицо обрюзгло, под глазами синела припухлость. В помятом костюме, седой, непричесанный, он вяло протянул руку и сказал, как о чем-то обыденном и привычном:

— Заезжал к тебе на квартиру. Оставил две корзинки.

Какие корзинки? Что в них? Зачем и кому они были привезены? Такие вопросы и раньше не возникали ни у Рогова, ни у Логутенкова. И все же на этот раз Рогов, хмуря брови, сказал:

— Илья Васильевич, твоя щедрость всем известна. Только я уже однажды просил о корзинках докладывать не мне, а моей теще.

— Ольга Петровна и без доклада меня отлично понимает.

Логутенков снял пиджак, повесил на спинку стула, расстегнул воротник. Рубашка под мышками потемнела от пота, широкая в плечах спина горбилась.

— Так что же случилось, Илья Васильевич? Садись, рассказывай.

— Что случилось? — Логутенков пододвинул стул ближе к столу и сел. — Случилось, Евгений Николаевич, то, что мы дождались все-таки деспота!

— Ты о ком?

— Известно, о новом хозяине. Наорал, нагрубил улетел.

— Щедров орал? Щедров грубил? — искренне удивился Рогов. — Что-то на него это не похоже.

— Еще как похоже! Беда! Беда!

— Да говори толком, что случилось?

— Приехал он во второй половине дня. Побыл немного в правлении, и мы поехали с ним смотреть озимые, а потом на фермы. Пшеница у нас, ты же знаешь, с зимы вышла слабой, для подкормки не успели завезти удобрения, а на фермах плохо с кормами. — Логутенков искоса посмотрел на тяжелую двойную дверь: хорошо ли прикрыта. — Видел бы, как он обозлился и с какой руганью набросился на меня. Ты говоришь, такое на него не похоже? Еще как похоже! — Логутенков снова покосился на дверь. — Я хотел свозить его в Домик рыбака, угостить как следует. Отказался. Говорит, что соблюдает диету. А я вижу — врет! Не маленький, понимаю: дело не в диете.

— Где же он обедал?

— Купил в магазине булочку и бутылку молока. — Платком старательно Логутенков вытер лоб, шею. — Ну, шут с ним, с его диетой. Отказался поехать в Домик рыбака — беда невелика. Сегодня отказался, а завтра, глядишь, и не откажется. Самое неприятное, Евгений, — это то, что вчера вечером, когда Щедров уже собрался уезжать в Елютинскую, известного тебе Огуренкова избили и исполосовали ножами…