Семен Бабаевский - Собрание сочинений в 5 томах. Том 4

— Ну, Василий Васильевич, доброго тебе здоровья! — Щедров не удержался и обнял Василия, как родного брата, крепко прижал к себе, чувствуя руками его худые костлявые плечи. — Значит, дома?

— Да вот третий день с семьей.

— Как же ты, бедолага, выкарабкался?

— Сам удивляюсь. Можно сказать, уже побывал на том свете.

— Спасибо медицине, спасла Васю от смерти. — Нюся протянула Щедрову руку. — Здравствуйте, я жена Василия, Нюся. Теперь он уже герой. Да вы проходите в хату. А машина пусть заедет во двор. Я зараз открою ворота. Петя! Уже забрался в машину! Какой быстрый!

Две комнатки, светлые, чистенькие. На окнах висели тюлевые занавески, стояли горшки с цветами. Кровать застлана цветным одеялом, по углам возвышались напущенные подушки. Диван с высокой спинкой, на подлокотниках кружевные, домашней работы, накидки, — все тут, как в любой хате, знакомо и привычно. Нюся уже хлопотала у плиты. Щедров подошел к ней и попросил об обеде не беспокоиться, сказал, что он не голоден и что заехал на минутку.

— Хоть чайку попейте. — Нюся разрумянилась. — Печенье у нас домашнее, сама мастерила. Варенье вишневое, из своего садочка.

— Чайку выпью охотно, — сказал Щедров.

Пили чай с вишневым вареньем и говорили о том о сем. И о том, что после майских дождей озимые ожили, дружно пошли в рост, что в садах созревают вишни.

— Василий Васильевич, как ты себя чувствуешь?

— В общем — хорошо, только вот беда — хромаю. — Василий ладонью прикрыл рубец на щеке. — Что-то левая нога малость побаливает. Не могу становиться на всю ступню. Ножевые удары были нанесены как раз в эту ногу, — пояснил он и помолчал, помешивая ложечкой в стакане. — Врачи советуют податься в Пятигорск, на грязи. Говорят, грязи обязательно помогут.

— Постараемся достать путевку. — Щедров вынул из нагрудного кармана блокнот. — Да, здорово эти подлецы тебя расписали.

— Я уж думал, вот вернусь домой, а Нюся меня не признает и разлюбит, — глядя на жену и смеясь, сказал Огуренков. — Скажет, мой Василий не такой.

— Ну и что? Узнала? Не разлюбила!

— Все обошлось нормально!

— Вася, хороший мой, да я тебя в любом виде узнаю, — сказала Нюся, пунцовея. — И никогда не разлюблю, говорю это при секретаре райкома. А то, что ты теперь со шрамом, так с ним будешь еще приметнее и для меня еще милее.

— Антон Иванович, а поглядите на меня без шуток. — Огуренков поднялся. — Как вам кажется мое лицо? Похож я на человека?

— Что за вопрос? Василий Васильевич, да ты выглядишь просто молодцом! — весело сказал Щедров. — И красивый, и мужественный. А что отметина лежит на щеке, так она как раз и говорит, что Василий Огуренков совершал геройский поступок! Дружище, гордиться этим надо!

— Вчера я шел по улице, а ребятишки, верите, останавливаются и смотрят на меня. А мне как-то неудобно перед юнцами.

— А чего неудобно? — спросила Нюся, пунцовея еще больше. — Пусть смотрят. Сам бы рассказал им, что это у тебя за шрамы, как и что было. Чтоб пареньки знали.

— Они все знают, потому-то и смотрят на меня с таким удивлением, — ответил Огуренков.

Щедров заговорил о тех переменах, которые произошли в Николаевской, о том, что общее собрание коммунистов «Зари» исключило из партии Логутенкова и Листопада, что по уголовному делу Ярового и Осьмина еще ведется следствие.

— А как идут дела в районе? — спросил Огуренков. — Антон Иванович, как вам работается?

— Трудновато, — чистосердечно признался Щедров. — Дел-то много, всяких, больших и малых. Сразу все не поправить и не поднять.

— Ничего, Антон Иванович, мы вам подсобим, потрудимся. Теперь я уже дома, малость передохну, избавлюсь от палки и включусь в работу. — И Огуренков снова, очевидно уже по привычке, прикрыл ладонью лиловый рубец. — В больнице я пролежал почти четыре месяца. Так что было, было у меня время и помечтать и поразмыслить. Бывало, лежу, за окнами вижу деревья в солнечных бликах и думаю о жизни — о своей «Заре». Ничего плохого не могу сказать о других колхозах, может, там все не так, как у нас. А что произошло за последние годы в нашей «Заре»? Нет, это не мелкое воровство и не случайное преступление. Беда проистекала из того, что Логутенков образовал в «Заре» шайку. Эта шайка стояла во главе колхоза, строила себе дома, воровала колхозное добро — словом, творила беззаконие. И получалось: с одной стороны — колхозники, их много, а с другой стороны — Логутенков со своими дружками, их кучка, а посредине — глухая степа. А для любого руководителя такая стена — это же пагуба, ибо рано или поздно она рухнет на его голову. Так случилось и в «Заре». И когда вы сказали, что я совершил геройский поступок, я подумал: суть вопроса не в геройстве, а в справедливости. Не было бы Василия Огуренкова, отыскались бы другие. Все одно Логутенкова и его дружков вывели бы на чистую воду.

— Василий Васильевич, а как могла возникнуть в «Заре» эта шайка и почему образовалась, как ты выразился, глухая стена между колхозниками и Логутенковым? — спросил Щедров. — Кто в этом повинен?

— Кто повинен? — переспросил Огуренков и с минуту помолчал. — По-моему, повинны два человека: Коломийцев и Рогов. Они не только не пресекали преступные действия Логутенкова и Листопада, а даже поощряли их. Сколько было сигналов, писал не один я, многие писали… А что из этого получалось? Ничего…

«Не было бы Огуренкова, отыскались бы другие… Многие писали…» Почему-то именно эти слова врезались в память, и Щедров мысленно повторял их и в хате Огуренкова, где он пробыл более двух часов, и теперь, когда его «Волга» оставила Николаевскую и снова катилась по Степновскому шоссе.

«Антон Иванович, мы вам подсобим, потрудимся…» А как он хорошо говорил о «Заре», как волновался и как блестели его молодые глаза. «Так поэты читают стихи, — думал Щедров, глядя на качавшуюся, как море, пшеницу. — Он даже встал и, хромая, прошелся по комнате. Остановился у окна, лицо веселое, освещенное улыбкой, даже шрама, казалось, не стало. Говорил о планах «Зари», как о чем-то уже реальном. Чего же я все эти дни гадал-думал, кому быть председателем «Зари»? Кому же еще, как не Василию Васильевичу Огуренкову! Именно ему! Колхозники изберут его охотно, в этом я уверен… «Не было бы Огуренкова…» К счастью, Огуренковы у нас есть, и их немало. В каждой станице отыщутся свои Огуренковы. А Василия Огуренкова сперва необходимо подлечить, что называется, поставить на ноги. Нужно раздобыть ему путевку и послать на грязи в Пятигорск. А после этого хорошо бы направить на курсы председателей, пусть бы малость подучился, а тогда уже можно было бы приняться за дело. А что? Было бы очень хорошо… «Антон Иванович, мы вам подсобим, потрудимся…» Правильно сказано. На Огуренкова можно положиться, товарищ надежный…»