Иван Шутов - Апрель

С полудня до вечера она сидела над переводом; он подвигался медленно.

Звонок Гольда оторвал ее от этого занятия.

Гольд снял шляпу, поклонился:

— Добрый вечер, фрейлейн! Господин Лазаревский дома?

— Его нет, — ответила Лида. — Но он скоро придет.

— Разрешите подождать? Он назначил мне деловое свидание.

Лида впустила Гольда на веранду, включила настольную лампу.

Гольд уселся в плетеном кресле и, придав лицу сладкое выражение, заговорил:

— Такой чудесный вечер, фрейлейн, а вы сидите дома. В городе весело.

— У меня много дела, — ответила Лида.

— У вас дела?!

— Да! Вас это удивляет?

— «Дело» в устах молодой девушки — это значит посещение парикмахерской, маникюрши, портнихи. В этом нет ничего удивительного. Но к вечеру молодая дама должна покончить со всеми своими «делами».

— А у меня к вечеру они только начались.

— Неужели вы все дни и вечера сидите в этих четырех стенах?

— Нет. Я часто гуляю по городу.

— Интересно, что вы увидели на венских улицах?

— Вчера, например, я шла извилистым переулком, недалеко от Фляйшмаркта. На высоте второго этажа на одном из домов фреска: страшная лягушка, вся в бородавках, на нее направляет зеркало человек, по виду ремесленник. Тут же на стене написана история. Двести лет тому назад в колодце этого дома завелась химера. Она отравляла воду, и люди хворали. Тогда один бочар опустил в колодец зеркало. Химера увидела себя в нем и от отвращения к собственному виду околела…

— О, теперь я знаю ваши вкусы, фрейлейн! — оживился Гольд. — Вас интересуют романтические истории. Кстати, сегодня вечером в кинотеатрах демонстрируются фильмы — сказки для взрослых детей. В «Элите» идет французский фильм «Моя жена ведьма», в «Колизеуме» — «Вечное проклятие», но он несколько тяжел, этот фильм; в «Аполло» — «Преступление лорда Артура Севиля», по Уайльду. Я понимаю: вам одной неудобно итти в театр. Хотите, я буду вашим кавалером?

Лида мельком взглянула на Гольда, усмехнулась.

— Спасибо, но сегодня я не намерена выходить из дому.

— Почему?

— Скоро приедет отец, ему нужно разогреть ужин.

— Вы разве затем приехали сюда, чтобы торчать эти весенние вечера на кухне?

— Нет.

— Зачем же? Извините мои вопросы. Но я удивлен.

— Я приехала к отцу затем, чтобы он, надолго оторванный от семьи и родины, почувствовал себя в свободные часы легко и радостно.

— Это, конечно, похвально, но следует ли жертвовать ради этого собственными удовольствиями?

— Наоборот, я испытываю огромное удовольствие…

— Простите, — прервал ее Гольд. — Сколько вам лет?

— Девятнадцать.

— Пожалейте свою девятнадцатую весну. Веселитесь, танцуйте, бросьте кухню. Она вам еще надоест за долгие годы вашего замужества. Нельзя в девятнадцать лет быть слишком серьезной. Хотя вы, северяне, — люди иного темперамента. А посмотрите на меня: мне сорок три года, но я всегда бодр, свеж и весел. Во мне кипит и играет добрая, веселая венская кровь. Я непрочь поухаживать и за такой хорошенькой девушкой, как вы.

— Не зная даже, будет ли приятно этой девушке ваше ухаживание?

— А почему бы и нет? — слегка обидчиво спросил Гольд. — У меня есть деньги…

— Не хотите ли чаю? — оборвала его Лида.

— Что? Чай? — унылым голосом спросил Гольд. — Не беспокойтесь, фрейлейн, мне приятнее провести время в беседе с вами.

— Мы еще побеседуем, господин Гольд.

Лида ушла.

— Ничего не скажешь, — пробормотал Гольд. — Дочь у этого большевика удачная. Неплохо было бы перед тем, как ударить по ее отцу, прогуляться с нею, нашептать ей на ушко кучу весенней ерунды.

Гольд положил портфель на стол, любовно погладил его красную кожу. Портфель сегодня принял солидный, буржуазный вид. В нем кое-что было…

Взгляд Гольда внезапно остановился на одной из нижних оконниц веранды: со двора кто-то пристально смотрел на него. Гольд не мог различить лица, но глаза — большие, дико горящие — были страшны. Гольд вздрогнул и, взяв со стола портфель, поднялся с кресла. Страшные глаза исчезли.

— Да ведь это шофер Хоуелла! Черная обезьяна ждет, пока я кончу дело. — Гольд облегченно вздохнул и вытер проступивший на лбу пот. — Фу ты, черт!.. Проклятый эфиоп! Следовало бы его за это хорошенько проучить.

Усевшись в кресле, успокоенный Гольд закрыл глаза и стал строить проекты деловых комбинаций, осуществить которые он раньше не мог. Теперь у него для этого есть прочный фундамент. Вот он, под рукой. Гольд улыбнулся, постучал согнутым пальцем по замочку портфеля. Какие крылья вырастают у человека, имеющего деньги! Чудесные крылья! На них можно подняться выше Икара и не упасть, подобно ему, на землю. Эти крылья надежнее…

Тихое пение двери заставило Гольда спуститься с заоблачных высот на землю. Не сняв фуражки, Лазаревский, усталый и хмурый, стоял перед ним. Гольд проворно вскочил на ноги.

— Здравствуйте, господин майор!

— Здравствуйте, — безразлично произнес Лазаревский.

— Не правда ли, чудесный вечер?

Лазаревский не ответил.

— Нет ничего лучше венских вечеров в апреле, господин майор, — развязно заговорил Гольд, вооружив глаз моноклем. — В воздухе разлит настоящий нектар, который так жадно пьют легкие…

— Вот что, господин Гольд, — сказал Лазаревский, не слушая болтовню инженера, — мы отказываемся от ваших перил.

— Почему? — удивился Гольд.

— На этот счет у меня свои соображения. Делиться с вами я не намерен.

— Но ведь мы заключили соглашение… Правда, я возвратил вам деньги, но сейчас я пришел просить вас, чтобы выдали мне пятьдесят процентов стоимости перил. У меня нет денег даже на их доставку.

— Можете перила не доставлять.

— Но почему? Что случилось? — Гольд почувствовал беспокойство. — Я не понимаю.

— Я сказал уже: объяснять причины не намерен. Ваши перила нам не нужны.

— Странно, — пробормотал Гольд, стараясь заглянуть Лазаревскому в глаза. — Ведь мост на Шведен-канале скоро будет закончен, и перила украсят стройку.

Но Лазаревский глянул поверх головы Гольда и громко спросил по-английски:

— Вам что угодно?

Гольд нервно оглянулся. У порога веранды стоял бравый, подтянутый Джо. Он четко козырнул Лазаревскому. Этому эфиопу, видно, надоело ждать, и он пришел напомнить Гольду, что пора ехать. Нахальная скотина! Но почему он не смотрит на своего пассажира, а все свое внимание сосредоточивает на Лазаревском? Что он говорит?

— Мистер Лазаревский, прошу извинить, я вошел к вам без разрешения. Но важное дело, которое касается вашей чести, принудило меня к этому. Перед вами стоит, — Джо указал на Гольда, — человек, получивший деньги за клевету на строительство, которым вы руководите. Я выражаю протест от имени всех честных американцев и надеюсь, что клевета этого инженера и всех, кто стоит за ним, будет обезврежена. У змеи нужно вырвать жало… Верьте человеку, руки которого строили не один мост в Америке.