Олесь Донченко - Золотая медаль

— Уже донесли! Кто же это так постарался? Наверно, твоя подружка?

— О ком ты, Мечик?

— О Юленьке твоей! О Жуковой! Это на нее похоже. А ты… Ты поспешила порадовать меня этой вестью… Ну, благодарю. Я, правду сказать, и не ждал от тебя другого…

Марийка ужаснулась:

— Мечик, что ты говоришь? Как ты мог подумать? Мечик!

— Сам знаю, что зовут меня Мечик. Между прочим, зачем ты пришла? Ты что-то у меня забыла?

Марийка увидела, как бинт на лбу у парня начал медленно розоветь.

— У тебя кровь, Мечик, — прошептала она, скрывая горькую обиду. — Тебе нельзя волноваться. Извини, это я тебя так встревожила. Успокойся, все будет хорошо. Не думай об этом. Знаю, что было совещание, тебя чуть не исключили. Но оставили…

— Как я им признателен! Готов ручки целовать! И вам, гражданочка…

— Теперь все будет зависеть от твоего поведения в дальнейшем, — продолжала Марийка, не обращая внимания на эти колючие слова. — Понимаешь, поставили, как говорят, точку над «i». Тебя вызовет Татьяна Максимовна, решила в последний раз поговорить с тобой.

Марийка с болью и страхом видела, как на ее глазах меняется парень.

— Снова на проработку? — вспыхнул он. — И они думают, что я пойду?

— Мечик, пойми, что тебе надо пойти!

Он порывисто схватился обеими руками за спинку стула.

— И ты… ты меня тоже посылаешь! А я плевать хотел! Слышишь? И не подумаю пойти! Разыгрывать из себя грешника, который раскаивается… Нет, я не из таких, и ты… ты лучше оставь меня… А то… играешь в дружбу… спасаешь заблудшую душу… Надоело!

— Мечик! — прошептала Марийка, чувствуя, как у нее что-то словно оборвалось в груди и похолодели ноги. — Мечик… Ты же был недавно другим… Вспомни, как мы разговаривали с тобой в больнице…

— Ну и вспоминай на здоровьице, — грубо бросил он. — Тогда было такое настроение… Размагнитился. А сейчас… Слушай, Марийка, я не хочу тебя обижать, ты, может, неплохая девчонка, только… Одним словом, давай кончать эту игру. Ты — медалистка, верю, что дадут тебе медаль, а мне… мне волчий билет скоро дадут. Читал я, что когда-то это так называлось… Не обижайся, до свидания!

Марийка стояла молча, как прибитая.

— И это… все? — прошептала она. — Что же ты… что же ты теперь будешь делать?..

Парень притворно засмеялся.

— Не бойся, в шулеры не пойду. Не плачь. Найду без вас дорогу. Не всем же профессорами быть…

Разноречивые чувства боролись в сердце девушки. Марийка ощущала и глубокую тоску, и боль, и обиду, и вместе с тем поднималась гордость — неужели она все это может покорно выслушать, униженно повернуться и уйти?

И гордость победила все — и тоску, и боль. Марийка нашла в себе силы спокойно, с пренебрежительными нотками в голосе ответить:

— Плакать по тебе не собираюсь. Слишком много чести. И если для тебя товарищеские чувства — игра, то ты не достойный доброго слова. Я просто ошибалась в тебе. Прощай!

Она круто вернулась и вышла, затворив за собой дверь.

На ступенях прислушалась — не позовет ли ее Мечик? Нет, тихо.

Тогда быстрыми шагами вышла на улицу.

За углом остановилась, так как надо было припомнить что-то очень важное. «Ага, да, слишком много чести… Я просто ошиблась в тебе…»

А сердце говорило совсем другое, и надо было не думать об этом, совсем не думать об этом, чтобы заставить его молчать.

Только это очень тяжело — не думать, если еще так выразительно раздается голос Мечика и если всем существом еще там, с ним…

На Мариин рукав села пушинка, белый зонтик одуванчика, выросшего, наверное, где-то вблизи за забором. Марийка дунула, и зонтик снялся, поплыл вверх, его подхватила воздушная волна, он поднимался все выше, бросался то в одну сторону, то в другую…

«Мечик так… поплыл от меня…» — подумала Марийка и вдруг сама на себя рассердилась: «Какая ерунда! Ну-ну, нюни распусти! Гляди, еще и сама станешь такой пушинкой в жизни, по милости ветра будешь искать свое одиванчиково счастье. Нет, никогда! Это так страшно!»

Она быстро пошла к трамвайной остановке.

А Мечик в это время неподвижно стоял посреди комнаты. Он словно пристально к чему-то прислушивался. Вдруг ему показалось, что девушка не ушла, что она притаилась за дверью. Он стремглав бросился в коридор. Марийки не было.

— Ну и хорошо! — вслух промолвил Мечик. — Ну и пусть!

Он вернулся и тихо поплелся в комнату.

Закончился последний экзамен, но напряженное и приподнятое настроение, которым жила в эти дни вся школа, не развеялось. Наоборот, впереди еще был выпускной вечер, вручение аттестатов и медалей, прощание с учителями, с подругами и товарищами.

Надо было выходить на другую дорогу, навсегда оставив за собой школьный порог.

Марийка медленно шла длинным школьным коридором.

«Вот и все! — билась радостная и вместе с тем печальная мысль. — Все! Прощай, школа!»

С нежной грустью смотрела теперь девушка на такие знакомые фикусы в кадках под стенами, на стенгазеты с цветными заголовками, нарисованные детскими руками карикатуры. Вот в углу окно с широким подоконником. Как удобно было сидеть на подоконнике с подругами, обсуждая на перемене какое-то школьное событие!

Школьные события, уроки, учителя, светлое детство — прощайте!

Как все ждали этот день, ждали окончания школы! Почему же так щемит сердце, почему трогательная тихая грусть набегает легким облаком?

Жалко чудесных школьных лет, они не повторятся никогда. Не возвратится детство — отшумело оно, отлетело, как птичья стайка. Пришла юность — тоже чудесная, тоже крылатая, а все же почему-то жалко того, что ушло навсегда.

Впереди — институт, лекции, новые подруги, новая жизнь. Каким оно будет?

Навстречу идет коридором Саша Нестеренко. Длинный черный вихрь спадает нему на смуглявый лоб, закрывает глаза, и он привычным движением головы отбрасывает его назад. Нестеренко сегодня ответил на экзамене первым, уже успел побывать дома и снова вернулся в школу.

— Марийка! — обрадовался он и смутился вместе с тем. — Ну как там? Никто не срезался?

Он замолк, осмотрелся вокруг, взгляд его пробежал по стенным газетам.

— Не верится, Марийка, что все кончилось, что ты уже не ученик. Странное чувство — никогда еще не приходилось оканчивать школу. Правда! С непривычки хожу, не знаю, куда себя деть. Я тебе не мешаю?

Они остановились у окна, и Марийка ахнула: на фоне предвечернего неба, словно впаянное в голубой воздух, высоко поднималось ажурное плетение подъемного крана. Медленно поворачивалась стрела, прочеркивая в чистом небе четкую линию. Где-то на шестом или на седьмом этаже беспрерывно работали каменщики. Они казались кукольными человечками…

— Да этого же дома еще месяц назад не было! — вскрикнула Марийка. — Помню, как разбирали деревянный двухэтажный домик. Это, значит, на его месте… Саша, ты только посмотри! Ну, глянь!