Олесь Донченко - Золотая медаль

— Вы в следующий раз спросите у Шепель злополучный урок, которого она тогда не выучила, — посоветовал Юрий Юрьевич. — Я уверен, что она его уже прекрасно его знает. Вот и будет у вас повод ликвидировать плохую оценку. А сейчас в самом деле Шепель надо поддержать. На сломе девушка.

— Нет, так сухо написано! — вздохнула учительница. — Где уж здесь поставить отличный балл. Рука не поднимается.

Юрий Юрьевич взглянул на часы.

— Задержались мы сегодня. Пойдемте, Надежда Филипповна. Может, зайдете сегодня ко мне? Нет, в самом деле. Попьем чайку. Кстати, покажу вам чудесного меченоса; вчера получил. Да вы такого радужного меченоса никогда не видели. Расскажу вам, что меня давно уже интересует одна мысль — и знаете какая? Написать для школьников брошюру о домашнем аквариуме… рассказать о своих наблюдениях. Много, много интересного!

— В плане собственного наблюдения?

— Конечно!

— Да вы бы, Юрий Юрьевич, взялись за трехтомное исследование. Скажем, «История аквариума от Батыя до наших дней».

— Ну, ну, без насмешек! А то не покажу меченоса, и вы много от этого потеряете. Вот что!

От электрического света у учительницы серебрился клок седых волос над высоким лбом.

В коридоре ходили уборщицы с ведрами и щетками, слышно было, как в пустых классах передвигали с места на место парты.

— А может, в кино? — подумал вслух учитель. — Как вы? Может, посмотреть новый фильм о войне? Согласны?

Надежда Филипповна задумчиво спросила:

— Как вы думаете, не будет войны?

Она тихо вздрогнула, замолчала.

Молча прошли коридором, вышли на улицу. Была оттепель, по-весеннему веял ветерок, шумел в верхушках деревьев над тротуаром. Переливались, выигрывали гирлянды электрических огней.

Юрий Юрьевич осторожно взял Надежду Филипповну под руку.

— Я понимаю, — промолвил он. — Война… Вам, вероятно, вспомнилась Корея…

Он подумал, что разговор о войне непременно напомнит женщине ее страшное горе, а потому быстро перешел на другое:

— Я вчера читал рассказ Алексея Толстого. Представьте — зачитался до третьего часа ночи.

Надежда Филипповна поняла, что он намеренно переменил тему.

— А я читаю теперь наших молодых писателей. Интересуюсь талантами. Попадешь на самоцвет — как праздник на сердце. В самом деле, Юрий Юрьевич, сколько новых одаренных имен появилось! Но много и несамостоятельного, где-то у кого-то заимствованного или высосанного из пальца… О чем вы думаете?

— О наших выпускниках. Вот, думаю, мой десятый класс — чем отличается он от многих таких же десятых классов в других школах? Ничем! А мне все кажется, что это какой-то особый класс. Даже Шепель. Даже Мечик Гайдай, и тот, кажется, скрывает в своем характере какие-то хорошие черты.

— Верно, — задумчиво сказала Надежда Филипповна. — Хороший класс, и именно этим не отличается от многих других десятых классов.

— Нина Коробейник, — продолжал Юрий Юрьевич, — думаю, будет когда-то настоящей писательницей. У нее, правда, и спеси есть немного, и зависти к успехам одноклассников. Возможно, что есть и нездоровое стремление к славе. Но все это перебродит, перекуется, верх возьмет хорошее, прекрасное, что есть в ее сердце. Вы ее уже поняли? Она страстная, справедливая и, знаете, очень чуткая девушка. Думаю, что будет работать над рукописями по-настоящему, это ее увлекает. И напишет когда-то хорошее произведение.

— А Мария Полищук?

— Ну, это — профессор. В будущем, конечно. Ей, бедной, трудно избирать профессию: всем восхищается. Последнее увлечение — астрономия, но, наверное, не будет из нее астронома. Ее больше волнуют люди, а не планеты. Она и сама еще этого не знает.

Надежда Филипповна осторожно освободила руку и глянула на Юрия Юрьевича.

— Вы что? — спросил он. — Вам неудобно? Я, наверное, не в ногу шел?

Она тихо засмеялась:

— В ногу, в ногу, Юрий Юрьевич. — И, словно продолжая давний разговор, сказала: — Ну, а что? И в самом деле — не пойти ли в кино?

И они пошли дальше среди шумной толпы вечернего города.

Юля не могла бы сказать — спала она или нет. Всю ночь мерещилось что-то страшное, душное. Проснулась задолго до рассвета, сразу же вспомнила все, что произошло вчера вечером, и снова заболело, защемило сердце в невыразимой тоске.

Еще вчера решила, что Виктора у нее уже нет. Если даже он и вернется, попросит извинение, все равно она не сможет простить. Измены не прощают, нет.

Сама себя убеждала, что такая любовь, которая приносит страдание, ничего не стоит. И не надо сожалеть о таком друге, который пренебрегает настоящими чувствами.

Ловила себя на том, что повторяет почти те же слова, которыми уговаривала Варю забыть своего фотографа.

Как застучало сердце, когда увидела на школьном крыльце Виктора!

Догадалась, что он ждет ее.

Да, он ждет ее.

— Юля! Юленька!

Он хотел взять за руку, но она спрятала ее за спину.

— Того, что было, — впопыхах промолвила, — уже не может быть между нами!

Он что-то говорил, оправдывался, но Юля не слушала, быстро ушла, стукнув дверью.

На уроке тригонометрии получила от него записку: «Нам необходимо поговорить».

О чем? Уже не о чем говорить. Все прошло, ничего нет.

После уроков он пошел за нею. Зашли в сквер, в дальний уголок. Пошли медленно аллеей. Пусть. Это — последний разговор.

— Юля, выслушай, — сказал Виктор, — случилось недоразумение!

Он объяснял, что тогда пошел с Софой в буфет, Софа проголодалась. Потом ждал ее, Юлю… Не дождался. Просто ошибка, разминулись.

Нет, она не верила. В конце концов, мог вспомнить и о ней. Она, как и Софа, тоже, наверно, с готовностью съела бы после плавания бутерброд. А, не в этом дело, нет!..

— Простимся, Виктор, — сказала она, ощущая, как разрывается у нее сердце. — Прощай! Будем, как и раньше: я — Юля Жукова, ты — Виктор Перегуда. Что же, так будет лучше. Может, это и в самом деле было недоразумение, но меня всегда будет мучить сомнение. И это будет отравлять нашу… нашу дружбу. Я сделаю все для того, чтобы забыть тебя… чтобы ты остался для меня только товарищем, одноклассником. И если у тебя еще, может, осталась какая-то капля чувства ко мне, заглуши ее, развей по ветру… По ветру, как пепел…

— Как пепел… — повторил он, будто в каком-то страшном забвении. И вдруг вскрикнул: — Юленька, я никогда не смогу тебя забыть! Я же люблю тебя, люблю! Поверь!

— Не верю, Виктор. Извини меня. Не могу, не могу поверить. Не могу забыть, как ты учил Софу плавать, как куда-то спешил с нею, совсем забыв обо мне. Как потом я вышла на улицу… одна.

— Юля, я докажу тебе, что это — ошибка! Я докажу тебе! Поверь! Я тебе клянусь! Чем тебе поклясться?

— Не надо… Уже поздно, Виктор. Я никогда не пожелаю тебе такой ночи, какая была у меня вчера…