Семен Бабаевский - Собрание сочинений в 5 томах. Том 3

Анастасия принесла свежую, пахнущую мылом простыню. Застелила ею матрац, напушила подушку, поправила лампу на тумбочке, постояла в нерешительности.

— Комнатушка эта завсегда служит для гостей, — пояснила Анастасия. — Часто разные уполномоченные появляются в станицу. Где им переночевать? У нас ночуют. — Помолчала, прикусила губу, видно, хотела еще что-то сказать и не решалась. — А насчет того, что я упомянула про Иисуса Христа, так то я так, без всякого умысла. Я ничего плохого не думала.

— Я так вас и понял, мамаша, — сказал Холмов. — Ко мне ваши слова не относятся.

— Верите, пришло на ум, потому как у нас был случай, — говорила Анастасия. — Святой старец проходил через станицу. Давненько это было. Босиком шагал, а уже была зима.

— Разные чудаки бывают на белом свете, — сказал Холмов.

— Ваш братуха не пожелал лечь в хате, говорит, что любит почивать на вольном воздухе, — сказала Анастасия и приветливо добавила: — Ложитесь и опочивайте себе на здоровье. Оконце пусть будет открыто. Ночь теплая, в станице, слава богу, спокойно, ничего такого нету.

Довольная тем, что поговорила с гостем, Анастасия пожелала Холмову спокойной ночи и ушла.

Холмов разделся и лег в кровать. Пружины под ним качнулись, скрипнули. По привычке положил ладонь под голову, хотя затылок и не болел, и задумался. Думал о Работникове.

Тем временем Анастасия вернулась к мужу. Работников поджидал ее, стоял у раскрытого окна и курил.

— Все чадишь. Афанасий? — упрекнула Анастасия. — Когда уже насосешься этой соски?

— Зараз кончу, — ответил Работников. — Ну, что он там?

— Сильно нахмуренный.

— Известно, приморился. Шуточное ли дело в его-то годы переться пешком через все Прикубанье?

— А чего он ходит, Афанасий? — понизив голос, таинственно спросила Анастасия. — Может, до чего доискивается?

— Думаешь, я-то знаю, чего он ходит?

— Насчет Иисуса Христа переспросила. Сказал, что к нему это не относится. — Анастасия перешла на шопот: — А может, он уже сам святым стал?

— Дура, Настёнка! — Работников рассмеялся. — Не-ет! В святые странники этот человек не годится. И, надо полагать, идет пеша потому, что, слышала, как он сказал, пожелалось ему повидать белый свет. Пришла такая идея в голову — вот и пошел.

— Афанасий, неужели он был самый главный средь вас? — тем же таинственным шепотом спросила Анастасия. — Просто удивительно.

— Что же тебя удивляет?

— Совсем не похожий на большого начальника. Какой-то тихий да ласковый.

— Он таким и был. Не криком брал, а душевностью, Видно, такой у него склад характера. — Работников улыбнулся, как бы давая понять жене, что он, ее муж, знал, каким руководителем был Холмов. — О! Это был настоящий секретарь обкома! За сердечность к людям все наше Прикубанье уважало Холмова. — Работников потушил папиросу, бросил ее за окно. — Ты увидала Холмова первый раз? А мне довелось и раньше его видеть. Толковый мужчина! По области разъезжал на «газике» и появлялся там, где его не ждали. Бывало, едет по району, а навстречу ему несутся секретари райкомов. Поспешают, ждут Холмова на главной дороге, а он давно уже свернул на проселок и заявился либо в бригаду, либо на ферму, И сразу к людям: «Это как? Это почему? Это зачем?» Умел Холмов видеть недостатки, ох как умел! От его острого глаза ничто не укроется. И нагоняй умел делать тем, кто повинен в безобразиях. Иногда грозным бывал. Объедет бригады, фермы, потолкует с народом. После этого созывает в районе актив и начинает виновных пропесочивать. Ответственности требовал. Не-ет, Настёна, Холмов в святые не годится. А зараз он на пенсии. Видать, затосковал по живому делу, потому-то и вид у него такой кислый. А тут еще все портит эта одежонка на нем. Я сперва даже его не узнал. Брови у него черные, приметные, их и седина не берет. Такими они и были. А вот лицом сдал. Тощ, болезнен. Как, оказывается, пенсионная житуха меняет человека!

— Афанасий, и ты завсегда мог с ним вот так, чтоб по-простому? — позавидовала мужу Анастасия.

— Ну нет, чего захотела. К нему, бывало, попасть не так-то просто. — Работников подумал, улыбнулся жене. — . Характер-то у него самого простецкий, как у всех людей, а вот те, кто был вокруг Холмова…

— Чего же говорил с ним так, будто вы равные? — с обидой перебила Анастасия. — Даже тыкал ему, как какому дружку.

— Мы с ним равные и есть, — ответил Работников. — Только тыкал ему не потому, что мы равные, а потому, что душа моя издавна к нему лежит. Я и раньше сильно уважал Холмова за душевность. Правда, тогда он высоко находился и до меня в гости, как зараз, не заезжал.

Послышался голос Холмова.

— Иди, тебя зовет, — сказала Анастасия. — Может, ему чего нужно?

Холмов сидел на кровати, опустив длинные костлявые ноги. Голый до пояса, в сереньких трикотажных подштанниках, худой и сутулый, он был похож в эту минуту на изнуренного болезнью старика. И свои тонкие широкие ладони положил на колени так тяжело, как их кладут больные, и посмотрел на вошедшего Работникова как-то так нерадостно, как обычно смотрят те, кто только взглядом и может сказать о своем недомогании.

— Нездоровится, Алексей Фомич? — участливо спросил Работников.

— Нет, я здоров. Спички у тебя есть?

Работников прогремел коробкой, зажег спичку.

— Может, не спится на новом месте? — с тем же участием спросил он. — И со мной такое бывает. Особенно плохо сплю в городе. В степи спится хорошо, да еще ежели на душистом сене.

— Уснуть-то я еще не пытался. Присядь, Никитич, расскажи как оно живется.

— Сам знаешь, лето, пора горячая, — сказал Работников. — Так что вся наша жизнь зараз проистекает в степу. Там и днюем и ночуем. Бывает, по неделе не заявляюсь в станицу.

— Никитич, давно в колхозе?

— Еще подростком поступил в коммуну. Общая столовая, общая пекарня! Хорошо жили!

— А сколько лет председательствуешь?

— Как война кончилась. Какой же это пошел год? Кажись, шестнадцатый.

— А как в «Авангарде» в этом году с планом по хлебу? — Холмов раскрыл коробку «Казбека». — Бери папиросу.

— В нашем районе, Фомич, и нынче с хлебом плохо. — Работников взял папиросу, помял ее в пальцах. — Получается так: кто везет, того еще и подгоняем. Пять годов сряду «Авангард» получает высокие урожаи пшеницы. Сеем мы «пономаревку». Глянешь перед косовицей, не пшеница, а Каспийское море. А у наших соседей, в «Заре коммунизма», не урожай, а горе. Вот все эти годы мы и вывозили зерно по три плана: один за себя, а два за «Зарю коммунизма». Председателем там Андрющенко, ты его должен знать. Собой мужчина видный, завсегда в шляпе. Так этот Андрющенко даже выдумал теорию: буксировка, круговая взаимопомощь, все за одного, а один за всех. Вот мы завтра и начнем буксировать Андрющенко. Это уже будет третий план. Честно говоря, трудно приходится «Авангарду» от этих буксиров. Экономика расстраивается.