Виктор Московкин - Золотые яблоки

Вошедший, видимо, привык к такому обращению и нисколько не смутился. Он добродушно, с искорками в глазах, оглядел Анну, даже, показалось, подмигнул ей и сказал Степану:

— Прими поздравление, братуха! — Тут же вытащил за руку стоявшую сзади робкую девчушку. — Знакомься, Райка! Перед тобой много раз упоминаемый, всеми любимый Степан. — А сам уже совал свою руку Анне, приговаривая: — А я Володька. Если ему вся любовь, то, сами понимаете, что осталось мне. Имейте в виду: мы, Хлущенки, однолюбы. Теперь вам решать, хорошо это или плохо.

— Хватит балаболить, — строго прикрикнула на него мать, появляясь в дверях. — Люди с дороги, не до тебя.

— Виноват, Анастасия Акимовна. Кстати, братец, а чего не сообщил? Встретил бы…

— Мы сообщали, — вмешалась Анна и осеклась под колючим взглядом свекрови, покраснела.

— Ба-а! — насмешливо протянул Володька и так же насмешливо оглядел мать. — Хроническая недостаточность чувств или что-то в этом роде. А в общем, может, что и другое… Ладно, братка, искренне рад… К такой красе да головку дельную, — шельмовато взглядывая на Анну, прибавил он. — Счастливейшим из смертных можешь оказаться. Ай, не так?

— Есть и это, — недовольно сказал Степан, — просить твою голову взаймы не собираемся.

— Великолепно! — восторженно заорал Володька, плюхаясь на стул, словно радость отняла у него все силы. — Пока на этом и остановимся. За тобой свадебный стол, за мной гармошка. В тесноте да рядышком и разговор легче пойдет. Или опять не так?

— Спишь и видишь, как бы за стол, — охладил его пыл Степан. — А мы и без тебя обошлись.

— Ну, раз собирали там, вытряхнулись — другое дело, — ничуть не огорчился Володька. — Переживем.

Анна приглядывалась к Степану и не могла понять, что же произошло между ним и Володькой и почему он говорит: обошлись без тебя? Ведь ничего такого не было, никакого свадебного стола. Перед отъездом она накупила разной снеди, какой, по ее мнению, могло не оказаться в глухом поселке, и теперь вынула две бутылки красного вина и даже коньяк. Улучив минуту, шепнула Степану, чтобы послал кого-нибудь за старшим братом.

— Нету его, на работе он, — отговорился Степан.

И в самом деле, подумала Анна, совсем забыла, что люди могут быть заняты. Как удачно, что Володька с женой тоже оказались в отпуске. Появление шумливого Володьки развеяло неприятное впечатление от встречи со свекровью, и она была искренне рада ему. Испытывала Анна симпатию и к Рае, которая казалась чем-то похожей на нее, и уже успела узнать, что Володька окончил строительный техникум и теперь работает прорабом, а сама Рая — медицинская сестра, что поженились они всего пять месяцев назад и живут пока на частной квартире, дом их по-соседству; узнали они о приезде случайно: соседи увидели ее со Степаном возле колодца.

Володька сбегал за баяном, но пока отложил его. Он и произнес первый тост, который оказался чересчур торжественным: «За здоровье дорогой матушки Анастасии Акимовны, за здоровье молодых, за полное неизбывное счастье, за мир и согласие в доме!» Анастасия Акимовна, довольная, что на столе всего хватает, угощала каждого, к Анне была внимательна. Анна успокоилась, повеселела.

Потом возбуждение за столом, какое бывает в первые минуты, улеглось, все уже выпили, насытились. Володька вдруг погрустнел, достал баян и стал потихоньку наигрывать. Мать разговаривала со Степаном, тон ее был обиженный, и Анна невольно насторожилась, прислушиваясь; мать говорила, что Степан измучил ее, не прислав ни одного письма (что уж он в самом деле!), что дом валится и ни от кого не дождешься помощи (Анна согласно кивнула: разве можно мать оставлять без помощи!).

— Не на что, мама, помогать, — хмурясь, ответил Степан.

— Неужто так мало зарабатываешь? — В голосе Анастасии Акимовны слышалась недоверчивость.

— Как все.

Выражение обиды и задумчивости не сходило с крупного лица матери. Видимо, она пыталась понять, почему у сына не остается для нее свободных денег.

— Пить, что ли, стал? — спросила она, потому как решила, что только этим можно объяснить его отношение к ней. — На водку-то не напасешься, как прорва…

Володька, слушавший их, дурашливо пропел:

Дорогая ты макитра,

Как тебя благодарить:

Из полпуда — восемь литров,

Все до капельки горить…

Он видел, что разговор матери с сыном действует на Анну угнетающе, и хотел ее отвлечь.

— Ты помолчал бы, — повернулась в его сторону мать. — Ты-то уж совсем отрезанный ломоть.

— Я, мама, взрослый человек и устраиваю жизнь по своему разумению, — без обиды сказал Володька.

— Оно и есть: ни разумения, ни достатка.

— Нам хватает, — вступилась за Володьку его жена.

Анастасия Акимовна посмотрела на нее, как на что-то непонятное и потому вызывающее раздражение.

— Вы считаете, что счастье только в деньгах, — дерзко добавила Рая. Наверно, она и продолжала бы, на ее остреньком большеглазом личике появилось воинственное выражение, но Володька сжал ее худенькую руку, и она только глубоко вздохнула.

— Вовсе я не пью, мама, — продолжал Степан. — Разве что когда поднесут. Ну, в праздники…

— Оно и есть: поднесут, — ухватилась за эту мысль Анастасия Акимовна. — Тебе поднесут, ты поднесешь…

— Арифметическая пропорция, — заявил Володька. — Тебе поднесут, ты отдариваешься вдвое, он в четыре раза… Не беспокойтесь, мама, Степану это не грозит, он всех подносчиков давно отучил.

— Ты откуда знаешь? — огрызнулся тот.

— Чую, — сказал Володька.

Он растянул меха и заиграл нарочно громко, не желая, чтобы этот разговор продолжался; играя, он смотрел на Анну внимательно и грустно, но едва ли думал о ней, был весь во власти музыки. А Анна переводила взгляд с одного на другого, и ей было странно, что в такое утро они ссорятся; на улице чистое небо и ясное солнышко, в саду, который она еще и не осмотрела, полно золотых яблок, есть тенистые уголки, куда можно прятаться и мечтать. «Может, так и нужно говорить о достатке и деньгах, — уже через минуту думала она, стараясь по своей доброте оправдать и свекровь, и Степана, и задиристого Володьку. — И если я никогда не говорила сама, то потому, что не понимала, теперь я семейный человек, и мне тоже надо говорить об этом».

А на улице слышалось дребезжание велосипедного звонка и женский голос, нетерпеливый, зовущий. Все переглянулись и посмотрели в открытое окно. По ту сторону плетня стояла, держась за ручки велосипеда, полногрудая девица с почтовой сумкой за спиной.

— Акимовна! — звала она протяжно. — Ты или никак оглохла! Письмо вам.

Свекровь тяжело вылезла из-за стола, пошла на улицу. Переговорив с почтальоншей, она пожала плечами и с недоверием стала рассматривать конверт.