Виктор Московкин - Золотые яблоки

— Я попробую под… поглядывать…

Из прихожей донеслось приглушенно:

— Это почему же на три, коли нас двое?

— А ты считай. — Послышался смешок Степана. — Раз посчитаешь, два, может, и догадаешься.

— Смотри, какой ты стал ловкий!

— Ха-ха-ха! Со встречей! Вот так! А теперь — твое здоровье!

— Ловкий, ловкий! Бес, и только, — голос у Ивана обижен.

— Девочка, которую я знаю, очень хитрая. — Анна с беспокойством вглядывается в напряженное лицо Гели, которая слушает разговор в прихожей. «Что ее так занимает?» — Так вот, эта девочка всегда сверяет свои наблюдения с бюро погоды. Очень смешно бывает слушать ее. Она живет в нашем общежитии, дочка нашего коменданта, и смешно бывает слушать, как она разговаривает по телефону. Ей отвечает автомат, там все записано на пленку, а она не может об этом догадаться. Раз у нее не сошлось направление ветра. «Дяденька, а вы не ошиблись?» — спрашивает она и ждет. А автомат отбарабанил свое: «Сегодня по нашей области наблюдалась…» — и выключился. Тогда она снова звонит. «Дяденька, мне кажется, вы ошиблись, ветер сегодня северо-западный». В трубке: «Сегодня по нашей области…» — и снова щелчок. «Фу, какой!» — сердится она и опять упрямо набирает номер, ей все хочется доказать свое. И только автомат подключился, она кричит: «Как хотите, а ветер сегодня северо-западный!» — и гордо отходит.

— У нас здесь нет телефона, — вставила Геля.

— Ну, разумеется. Я хотела просто немножко тебя позабавить.

Потом они идут в прихожую. Мужчины пьяные, Степан, так совсем.

— Пора домой, — говорит Анна.

— Еще не все, — упрямится Степан. Перед ним две стопки и обе полные. Он выпивает одну и тут же следом другую. Перед Иваном только одна стопка. Он недовольно приговаривает:

— Ловкий, ловкий!

Он и не пытается изменить положение. Видимо, считает, что все идет по справедливости.

Анна первый раз видит Степана в таком состоянии, и он ее пугает. Попытка придержать его, когда идут по улице, удается ей с великим трудом; им не хватает узкой улочки и попеременно, то она, то он, ударяются о забор.

— И у нас будет свой дом, ко… копративная квартира, — бормочет Степан.

— Будет, будет кооперативная квартира, — соглашается Анна.

Мать встречает в калитке, она уже давно заметила их, но не вышла навстречу. Крупная нижняя часть лица гневно подрагивает.

— Что ты его не остановила? Жалости в тебе нет!

Она легко подхватывает Степана и ведет его в сад.

Там под яблоней устлана постель. Степан валится и тут же храпит.

— Он был у родного брата, — коротко, звенящим голосом отвечает Анна. Ей кажется, что эти слова все объясняют.

Какой беспокойный закат! Что-то гнетущее в багрово-красном небе. У горизонта полоски облаков, и они тоже багрово-красные. Нестерпимая духота, мелкая мошкара облепляет лицо. Темные ветки яблонь гнутся к земле, изнемогают от тяжести. Тихо, ни звука, ни крика ночной птицы.

Но вот в дальнем конце сада зашелестела листва, глухо стукнуло и зашуршало по траве сорвавшееся яблоко. Потом еще порыв ветра, еще, и вот уже весь сад загудел, ожил. Стало темно, вдали прогрохотал первый гром.

Одна капля, вторая, и вдруг забарабанил по деревьям, по крыше дома, по иссохшей земле веселый освежающий дождь. Но это было еще только начало быстро надвигающейся грозы. Она шла с ветром, грохотом, с торопливыми сполохами молний.

Степан, метавшийся до этого в постели, спал сейчас спокойным сном младенца. Ветер швырял яблоки на одеяло, они катились по земле. Анна подобрала одно из них, надкусила, оно показалось ей горьким. Она сидела на корточках, прижав голову к коленям и старалась ни о чем не думать. Воздух стал свежим, капли дождя холодили тело. Одно время ей подумалось, что надо перебираться под крышу, но лень было вставать, лень будить Степана.

Черная тень мелькнула от дома. Это была старуха в накинутом на голову черном платке. Она торопилась, кричала:

— Окаянные! Что же вы постель мочите?

Она рывком схватила одеяло, скомкала и бросила на руки вскочившей в испуге Анне, потом выдернула из-под Степана матрац и побежала с ним по разъезжающейся земле к дому…

Утром уже не было ни одной тучки. Солнце снова золотило яблоки, омытые дождем, посверкивали росяные капли на освеженной листве.

Старуха ходила по саду с корзиной. Яблок нападало много. Подбирая в корзину, она молча и сокрушенно вздыхала. Паданцев набрался целый мешок, а им еще и конца-краю не было.

Степан вышел помятый, потягивался, щурился на солнце, поводил носом. Запах яблок будоражил его. «Знатный, видать, ветрище был», — думал он, наблюдая за матерью. Она сердито сказала:

— Снеси на базар. Да пошевеливайся, много нынче нанесут.

И вот он уже с мешком на плече идет по осклизшей, еще не просохшей дороге к центральной площади поселка. Сзади, с корзиной и ведром, доверху насыпанными яблоками, торопливо спешит Анна. Рынок возле площади. Там много народу. Яблоки продают под навесами и прямо на земле. Весов ни у кого нет, меряют ведрами. Воздух пропитан запахом яблок и осенней свежестью.

Степан зорко приглядывается, выбирая побойчее место. Потом сбрасывает мешок рядом с молодой торговкой в белом платке, козырьком спускающимся на лоб. Перед торговкой стиранная холстина с аккуратно уложенной горой яблок и ведро, узкое и высокое. Сама она сидит на низкой скамеечке. Все у нее опрятно — и холстина, и красиво сложенные яблоки, и ведро, и сама она опрятна — яркогубая, здоровая.

— Встанешь здесь. — Степан показал запыхавшейся Анне место. — Уступчивость особую не выказывай, цена у всех одинаковая.

— А ты? — Анна растерялась, почувствовав, что придется остаться одной.

— Схожу еще раз. Оставайся.

— Я без тебя не смогу.

— Сможешь.

— Степа!

Но он уже скрывается в толпе. Молодая торговка еле заметно улыбается.

— Первый раз, поди? — добродушно спрашивает она.

— Первый…

— Ничего, привыкнешь.

Но Анне не хочется привыкать, ей совсем не по душе торговать яблоками.

— А ну, красавец, медовых, — обращается торговка к проходящему мужчине. — Только ко рту поднесешь, тают.

— Зачем мне такие яблоки, — усмехается тот, — если они, в рот не попадая, тают. — Но, привлеченный свежим, улыбающимся лицом торговки, останавливается, берет яблоко, сочно надкусывает и блаженно жмурится. Рука тянется к карману за плетеной сеткой. Сетка растягивается, в нее уходит два ведра. А Анна завистливо косится.

Если бы только немножко смелости, безобидного нахальства! Что у нее — улыбка хуже? Или румянец на щеках не такой нежный?

Но пока она только робко и тоненько покрикивает:

— Попробуйте! Вы только попробуйте, таких яблок вам нигде не найти!

Свой голос ей кажется противным, никогда не замечала в себе такого униженного, гадливого тона.