Николай Вагнер - Счастье рядом

И вот навстречу песне, навстречу освежающей вечерней прохладе потянулась маленькая пухлая рука в полосатом рукаве пижамы, а за ней седеющий бобрик, выпуклый круглый лоб с выкатившимися из-под него тяжелыми глазами, чуть отвисшая в пренебрежительной гримасе губа.

Рука отбросила тюль и, нащупав скобку, плотно придвинула оконную раму, закрыв доступ и песне, и звонким голосам прохожих.

— Что, Тиша, сквозит? — спросила Мария Степановна, внимательно посмотрев на мужа поверх очков.

— Надоел этот сброд. Шляются до позднего вечера, — ответил Тихон Александрович и вернулся на прежнее место возле круглого стола, который был превращен теперь в кухонный. Здесь стояли лоток с тестом, корыто с рубленым мясом, железные листы, посыпанные мукой.

Супруги Буровы делали пельмени. На обоих были надеты фартуки. Мария Степановна держала в руках деревянную скалку, а Тихон Александрович ложку, на язычке которой краснело рубленое мясо. Он умело переворачивал ее так, что на краешке тонкого сочня оставалось мясо, а затем защипывал края, прогибал большим пальцем спинку и клал готовый пельмень на лист.

— Сколько штук будем делать, Марьяша?

— Пятьсот — за глаза. Всех гостей-то — Ковровы да твой московский журналист. А надо бы посолиднее. Тебе сегодня ровно пятьдесят.

— Не то время, Марьяша. Работа!.. Вот и на совещании сегодня вопрос ставился очень серьезно.

— Выступал?

— Пришлось выступить. Областное совещание по идеологии — и нам здесь принадлежит не последнее место.

Мария Степановна понимающе кивнула головой, гордясь своим мужем и высоким положением, которое он занимал.

— Еще сто штук, — подвел итог Буров. — По семь десятков на брата, остальные в холодильник.

— Как же по семь? Пять человек — приходится по сотне.

— Я думаю, Фролов придет не один. Он же театрал и москвич, наверняка пригласит какую-нибудь звезду.

— Вот это уж мне не нравится, — сказала Мария Степановна, разбавляя мясо водой. — Если уж холостяк, так и будь им.

— В Северогорске ты рассуждала по-другому. Вспомни нашего режиссера.

— Толю? — И перед воображением супруги Бурова предстал моложавый человек с продолговатым костистым лицом, большим носом с горбинкой и расплывшимся в улыбке ртом. Он был всегда подчеркнуто учтив и предупредителен, рассказывал много забавных и всегда оригинальных историй из жизни актеров, писателей и художников столицы, но никогда не упоминал о местном драматическом театре, где работал. Создавалось впечатление, что он там вообще не бывал и в городе жил не постоянно, а находился проездом. До какой-то степени это и в самом деле было так, он даже не перевез семью, которая занимала квартиру в Ленинграде. И в то же время не скучал о ней. У него всегда было много поклонниц. В доме Буровых он появлялся с ведущими артистками театра и с девушками из самодеятельного кружка, которым руководил. Всему этому Мария Степановна не придавала значения. Частый гость приносил в скучный дом Буровых оживление. Из его рассказов Мария Степановна узнавала много любопытного, о чем она никогда не слыхала раньше. И еще ей льстили внимательное, даже изысканное обращение Анатолия, его манеры: он целовал руку, всегда подчеркнуто пропускал ее вперед, подставлял стул... Но это было прежде. Ей тогда было меньше лет, да и Тихон Александрович занимал совершенно другой пост. Одно дело — городской отдел культуры, где театры и клубы, и другое — идеология. Ее даже пугало это слишком серьезное и не совсем понятное слово. Ясным лишь был вывод: теперь нужно относиться к выбору друзей дома строже, чтобы это ни в коем случае не отразилось на авторитете мужа. В конце концов идеология или не идеология, а получал теперь Тиша чуть ли не в три раза больше. Этого тоже нельзя забывать.

«Ковровы — ничего, продолжала рассуждать про себя Мария Степановна, — как-никак — очень давние знакомые. А вот что из себя представляет Виктор Иванович Фролов — это для нее оставалось пока загадкой. Одно, что племянник известного всей стране ученого. Тихон много раз говорил о его связях в Москве, но пока это только разговоры...

У входной двери прозвенел звонок. «Это Ковровы», — подумала Мария Степановна. Она сняла одной рукой фартук, другой схватила лист с пельменями и побежала на кухню. Засуетился и Буров, поспешно собирая со стола все остальное. Только когда звонок повторился трижды, дверь была открыта, и радушно улыбавшиеся супруги начали наперебой приглашать гостей. Станислав Павлович Ковров, высокий сухощавый человек в очках, с незапамятных времен работал инспектором областного управления культуры, его жена Евгения Михайловна, раздобревшая, но молодящаяся женщина, была старшим кассиром оперного театра. С первого взгляда трудно было определить, сколько Евгении Михайловне лет, точно так же, как и Станиславу Павловичу, оба они были жизнерадостными, подвижными.

— Наш скромный подарок! — воскликнул Ковров, протягивая имениннику крошечную коробочку. При этом он вытянулся в струнку и чуть согнул голову.

В коробке оказался миниатюрный радиоприемник, изящно оформленный белой пластмассой и поблескивающий никелированной надписью «Брюссель». Под восторженные возгласы Буровых все устремились в столовую. Тихон Александрович выдернул из штепселя шнур настольной лампы и включил приемник. В это время снова раздался звонок. Мария Степановна открыла дверь и увидела перед собой высокого широкоплечего человека в модном сером пальто и рядом с ним стройную блондинку с сильно накрашенными губами и ресницами.

— А, Виктор Иванович! — пробасил Буров, появившийся в прихожей. — Раздевайтесь. Проходите вот сюда. Знакомьтесь! Станислав Павлович... Евгения Михайловна...

— А мы знакомы! — обрадовалась Коврова. — Здравствуйте, Людочка! Не ожидала. А с вами, молодой человек, рада познакомиться!

Фролов, неуклюже ступая между тесно установленными стульями, протянул свою большую руку вначале Евгении Михайловне, затем Станиславу Павловичу. Здороваясь с ними, он вяло улыбался большим ртом, покорно опуская голову с редкими волосами на темени и затылке...

Мария Степановна, внимательно наблюдавшая за Фроловым, отметила для себя большое сходство его с северогорским режиссером. И это приятно обрадовало. Наконец гости расселись за столом, и среди тарелок, графинов и рюмок появилось круглое, с золотым ободком блюдо. От пельменей поднимался пар.

— Какая красота! — протянул Фролов, потирая руки. Но тут же щелкнул себя по лбу: — А наш презент! Ай-яй-яй, мы совсем забыли о подарке.

Фролов выбрался из-за стола и, проковыляв в прихожую, скоро вернулся с квадратной коробкой в руках.

— Вот, Тихон Александрович! Это не что иное, как барометр. Пусть он всегда показывает ясную погоду.