Алексей Першин - Не измени себе

Не слова, а глаза Ивана Федосеевича заставили Бориса взять себя в руки, он понял, что сделает все возможное и невозможное, чтобы помочь этому человеку.

— Слушай, Дроздов… Что бы ты делал, не свались я на твою голову?

— Начал бы с чтения чертежей, — обрадовался Борис. — Чертежи на столе. Читать их наверняка не разучились?

— Пожалуй. А ну-ка за дело!

Минут через двадцать у Бориса появилось ощущение, что они с Вальцовым давным-давно знакомы. В чертежах Вальцов разобрался довольно быстро. А вот руки действительно утратили навык: делал он все как-то рывками, будто у него терпения не хватало. Нервничал, срывался, с досадой бросал инструменты.

На третий день Вальцов явился в цех задолго до гудка, успел кое-что сделать, а через час сказал Борису:

— Меня тут… приглашают для выяснений. Комиссию организовали. Надо, браток, кое-кому сдачи дать. Должен уйти.

Явился он в тот день лишь под конец смены. Какой-то серый, с плотно сжатыми губами. Работать начал с ожесточением, движения были точными, четкими, а взгляд отсутствующим. Казалось, он почти не думал над тем, что делали руки, сильные, крупные, заросшие рыжеватыми волосами. Не отрывался до тех пор, пока не закончил. Показал Борису.

— Как?

Будто кошку по загривку, Вальцов погладил выточенную линейку ладонью и произнес загадочные слова:

— Голыми руками не берись.

Работу и в самом деле выполнил неплохо.

Мылись они вместе. Вместе вышли на улицу.

— Пивка бы сейчас, браток. Пару-тройку кружечек да с воблочкой, а? Как, Борис Андреич?

— Да я… как-то не очень по этой части, — застеснялся Дроздов. К пиву он был и в самом деле равнодушен, как и ко всему спиртному, а вот побыть с Вальцовым ему хотелось.

Полуобняв Бориса, Вальцов встряхнул его, хохотнул дурашливо и широко зашагал, не отпуская от себя. Борис едва поспевал за бывшим моряком. Наконец выровнял свой шаг. Шли молча, думая каждый о своем.

«Сколько же ему лет сейчас?» — подумал Борис, незаметно вскидывая взгляд на Вальцова. А тот уже, казалось, отошел от своих грустных мыслей, в его глазах играли смешинки.

Вдруг Вальцов резко остановился и заговорил убежденно и зло:

— Конечно, я кажусь тебе странным человеком. Знаю. Чувствую. Однако всего рассказать сейчас не могу. Одно запомни: классовая борьба не заглохла, сейчас очередная ее вспышка.

— Классовая борьба?.. Сейчас?!

Вальцов покрутил головой, будто стараясь получше рассмотреть Дроздова.

— Слушай, комсомолия. Ты вообще понимаешь, что сейчас происходит? В деревне, например?

— Могу ответить запомнившимися мне словами из решения съезда, — ответил Борис. — Говорю по памяти. Конфискация земель у помещиков была первым шагом Октябрьской революции в деревне, а переход к колхозам является вторым…

— …притом решающим шагом в деле построения фундамента социалистического общества, — закончил фразу Вальцов. — Если сможешь, выучи наизусть ленинские слова. О кулаке, — он тронул рукою плечо Дроздова. — Слушай: «Кулаки — бешеный враг Советской власти. Либо кулаки перережут бесконечно много рабочих, либо рабочие беспощадно раздавят восстания кулацкого, грабительского меньшинства народа против власти трудящихся. Середины тут быть не может». И еще. «Мы стояли, стоим и будем стоять в прямой гражданской войне с кулаками. Это неизбежно».

— Сурово сказано. — Борис зябко повел плечами.

— А ты хочешь, чтобы кулацкий нож по твоему горлу прошелся?

— Нет, не хочу.

— То-то же. Пойдем в нашей политграмоте дальше. А общую картину по всей матушке-России можешь представить?

— Отчего же нет?

— И что уловил?

— Сопротивляется кулак. Каждый день полыхают пожары.

— Именно так. Бешеное сопротивление кулака обобществлению средств производства. А почему? — Вальцов увлек Бориса в сторону. — Да потому, что тем самым он лишается экономической базы, уважаемый Борис Андреич. И перестает существовать как класс. Улавливаешь? О размахе промышленного строительства ты, конечно, больше знаешь, чем о коллективизации. Рабочий класс расправил могучие свои плечи. Пошел в наступление. А может ли мелкое крестьянское хозяйство прокормить армию рабочих, обеспечить растущую промышленность сырьем? Нет, друг мой. Что прикажешь делать государству, партии? Пойти на поклон к кулаку? Чтобы кулак диктовал форму экономических отношений? А кулак взял да и ответил так называемой «хлебной стачкой» — припрятал свой хлеб…

— Я слышал… кое-кто призывает повременить с кооперированием в сельском хозяйстве.

— Повременить — это значит отступить. Не может партия встать на этот путь. Решено ускорить темпы коллективизации, чтобы спасти от уничтожения средства производства. Кулак понял, что с государством пролетариата шутки плохи, и, изменив тактику, пошел на самораскулачивание. Добро свое стал сбывать направо и налево, коров, лошадей под нож пускать.

— Выходит, ежели не мне, пусть никому?

— Правильно понимаешь, комсомол. И это не все. А террористические акты? Сотнями, может, и тыщами гибнут наши люди. Кулачье даже религию брало себе на службу. Поди, слышал про «святое письмо»?

— Это когда кричат, что колхозы есть творение антихриста? — усмехнулся Борис.

— В самое яблочко. Ты, оказывается, не такой уж темный, комсомол.

— Обидеть меня вам не удастся, гражданин политик.

Вальцов лишь улыбнулся в ответ.

— Не обидеть. Побольше сказать, что сам знаю, чудак-человек. На какие только подлости не способны кулаки! Знаешь какой лозунг они выбросили? «Сеяли вместе — убирать будем врозь».

— По-моему, это прямой призыв к произволу.

— Соображаешь, комсомол. Для вчерашних единоличников, мелких собственников, в душе которых тысячи сомнений, — это все равно, что зажженную спичку бросить в ведро с керосином. А когда разоблачили кулацкий вывих, он, кулак, сует в карман фальшивый документ — и в колхоз и разложит его, гад, изнутри… Представь, что может натворить такая вражина в несплоченном коллективе.

— Так распознают же его…

— Эх, мил человек! Я в партии, почитай, пятнадцать лет без малого, а видишь, что со мной сотворили. Ворошилов в ЦКК мою бумагу со своей запиской послал. А если б меня не знал Климент? Все, Дроздов, не просто.

— Восстановят вас, Иван Федосеич.

— Ни минуты не сомневаюсь. Тот же Ярославский знаешь что сказал обо мне подобных: врагу выгодно хорошего партийца вычистить, а дрянцо оставить. Кулацкие это происки…

— Но все-таки не пойму. Наши-то ответные меры почему так несвоевременны?

— Ну… я бы так не говорил. Принимаются, и даже слишком поспешно. На мой взгляд, иногда нарушается принцип добровольности при вступлении в колхоз. Этот вот грешок имеется…

— Зачем вы такое говорите, Иван Федосеич? Тут все-таки линия партии…