Алексей Першин - Не измени себе

В эти последние дни Борис побывал на текстильном комбинате — в комитете комсомола, в общежитии у девчат — комендант гарантировал место для Жени. А тем временем Тамара Козырева успела переговорить с Виктором Семеновичем Головастовым и о своем разговоре доложить на комитете комсомола. Как чекист и большевик, Виктор Семенович приветствовал инициативу молодежи комбината взять шефство над Евгенией Пуховой. Убедившись, что Женя Пухова тяготится своим прошлым и искренне тянется к большой жизни, комитет комсомола решил обратиться к директору комбината с просьбой принять ее на работу. Директор дал согласие, но поставил условие: издаст приказ о приеме лишь в том случае, если Екатерина Михайловна Михеева согласится взять Пухову ученицей.

Екатерина Михайловна уже выписалась из больницы, хотя на комбинате еще не появлялась. И три дня назад Борис и девушки направились в дом Михеевых, чтобы упросить Михайловну взять Женю ученицей.

Михеевы жили в тихом переулке около зоопарка. Был солнечный холодный день, и день этот как-то особенно запомнился Борису. До этой встречи он уже дважды виделся с Тамарой — она сама приходила к его проходной, и они отправлялись устраивать судьбу Жени Пуховой. Возвращались вдвоем, довольные, что дело продвигается.

…Хозяйка радостно всплеснула руками, увидев у порога своих девчушек и Бориса.

— Ах вы кралечки мои ласковые! Ах вы раскрасавицы мои! — Всех расцеловала, а заодно и Бориса. — Раздевайтесь, гости дорогие. Прямо к пирогам поспели…

Тамара захлопала в ладоши:

— Неужто пироги?!

— И еще какие! С грибами, с рыбой, с яблоками…

— А мы с бутылочкой. — И таинственным шепотом Тамара сообщила: — Взяли из соображений подхалимажа.

— Понятно! — Екатерина Михайловна широко заулыбалась, — За Женьку пришли хлопотать?

У Тамары округлились глаза.

— Господи! Колдунья ты, что ли? — Она перекрестилась.

— Ага. И со стажем. Потому и пироги вот… для встречи.

Хозяйка, довольная, засмеялась. Смеялся и Борис, удивленный не менее девушек прозорливостью Екатерины Михайловны.

А все было просто, без колдовства. Головастов по телефону рассказал о Пуховой директору комбината, а тот, пригласив к себе Михееву, договорился с нею об оформлении Жени в ее бригаду.

Когда уходили из гостей, Тамара быстренько отделалась от подруг, чему очень удивился Борис, и зашагала рядом с ним.

— Придется держаться за тебя — от вина у меня улицы плывут, — и подхватила Бориса под руку.

Решили идти пешком. Борис любил шагать по Москве, особенно после того как поселился в заводском общежитии. Еще дома он приучил себя к продолжительным походам. Как бы ни уставал на работе — а быстрое, стремительное движение и силы восстанавливало, и настроение поднимало. Сейчас он даже обрадовался предложению Тамары. Предупредил только, что ходит быстро и не любит прогулочный шаг.

— Подумаешь, напугал, — фыркнула Тамара. — Я как-никак спортсменка…

— И какой же вид спорта? — удивился Борис.

— Бег на длинные дистанции…

Борис рассмеялся.

— Ты чего? — глянула на него с недоумением Тамара.

— Вот откуда у тебя такие длинные ноги!

Теперь уж смеялась и девушка.

— Спасибо, что заметил!

Она шагала свободно, раскованно, широко. Широкий шаг не красит женщину. Но к Тамаре это не относилось — такая манера шагать для нее казалась естественной. Идти с ней рядом — было одно удовольствие.

Разговор перескочил на работу Тамары. Она охотно рассказывала. На комбинате с четырнадцати лет. Ученица, ткачиха, потом четыре года училась без отрыва от производства. Теперь помощник мастера. Но, видимо, через месяц-другой назначат мастером — ее начальница скоро уйдет на другую работу, где станет больше зарабатывать, чтобы дотянуть сына до окончания института.

— А сын-то хороший?

— По-моему… не очень. Уж больно эгоист.

Тамара строго поджала губы, глаза ее сердито сверкнули. Лицо стало жестким, суховатым. Могла же она так быстро преображаться! Такая всегда улыбчивая, распахнутая, и вдруг…

Борис усмехнулся:

— А кто расхваливал единственного, ненаглядного?

Тамара виновато остановилась.

— Не могу же я его хаять при матери? Да к тому же при посторонних.

Борис пошутил:

— Видишь как получается… Мне тайны свои доверяет, а считает посторонним.

Тамара смутилась и первый раз не нашлась что сказать. Резко отвернувшись, она ускорила шаг, но потом стала замедлять его. Глубоко вздохнув, все же ответила:

— Нет, Борис, ты совсем мне не посторонний. Да и другим… Вон как тебя полюбила Михайловна, мать наша признанная. И Женя к тебе всей душой.

Разговор внезапно отяжелел, обоим почему-то стало неловко. Шли молча, отдаляясь друг от друга в мыслях. Борис недоумевал, почему упоминание о Жене стало неуместным в их разговоре. Поймав себя на мысли, что думает о Тамаре с раздражением, он покосился на нее и увидел, что Тамара улыбается. Удивился: что это ее так развеселило?

— Вон тебя как забрало, — сказала она, не скрывая зависти. — Шибко влюбился в Женьку?

Никто еще так прямо не задавал Борису этого вопроса, да он и сам пока не понимал, чего в его чувствах к Жене больше: жалости или действительно любви? Да и что такое любовь? К Ленке у него тоже была любовь? А чем измерять человеческие чувства, чтобы твердо сказать: это любовь, а это не любовь?

— Слушай, Томка. А ты могла бы точно и твердо сказать: вот это — влюбленность, а вот это — любовь?

— Вот так вопрос!..

Голос оторопелый. Она старалась скрыть смущение, но не очень-то ей это удавалось.

И опять наступило молчание. Но теперь оно уже было другим: оба размышляли.

— Не могу тебе этого сказать, — наконец ответила Тамара. — Хочешь, признаюсь?

Борис лишь повернул к ней голову, улыбнулся.

— Вот как было у меня с Сашкой. Мы с ним почти год… Сначала я ничего и никого не видела, кроме него. Потребуй он от меня всего… ну, самого, самого… так я бы ни секундочки не заколебалась.

— Даже если бы знала, что он тебя бросит?!

— Ну и что? — Тамара вдруг замедлила шаг, от щек ее стала отливать кровь. — Разве бы я могла размышлять и взвешивать? А он — ни намека.

— Может, не любил?

— Может быть… А вот сейчас вдруг упрашивает. Требует. Прямо с ножом к горлу. А я чувствую… не могу. И не смогу.

— Значит, разлюбила.

— Если бы я могла так же уверенно сказать…

В голосе Тамары слышались тоска, усталость; но вот она глубоко вздохнула, откинула со лба прядь волос и вдруг порывисто подхватила Бориса под руку и припала к нему, чем вызвала в нем немалое замешательство. Шаги Тамары становились все короче, без прежней бодрости, и одновременно все ниже опускалась ее голова.

— А ты в самом деле любишь… ну… Женю свою?