Алексей Першин - Не измени себе

Наконец Зыков поднял объемистый том и показал его залу.

— Дорогие товарищи! Это вот и есть главный труд моего уважаемого земляка, старого товарища, с которым мы когда-то в тридцатом году вместе прибыли в Москву. То, что я сегодня сообщу вам, конечно же, неприятное и печальное событие. Но, товарищи, я это обязан сделать. Моя рабочая совесть не позволяет мне молчать.

Зал, замерший при первых словах Зыкова, тревожно загудел, люди задвигались, стали переговариваться.

— Спокойно. Спокойно, товарищи, — поднялся Резников.

Павел Зыков с достоинством кивнул головой, как бы принимая в свои союзники председателя ученого совета, и продолжал:

— Прошу вас взглянуть на эти закладки. Их здесь четырнадцать. Наберитесь терпения все выдержки полностью выслушать. Это очень важно и весьма принципиально. Вы позволите? — вежливо повернул он голову к профессору Резникову.

— Прошу, прошу, товарищ Зыков.

Павел Порфирьевич добросовестно стал читать один за другим отрывки из книги Дроздова. Все, что он читал, было смело и, главное, било в одну и ту же цель. Создавалась какая-то единая и довольно строгая картина, из которой было ясно, как последователен и настойчив автор, доказывая, по сути дела, одну и ту же идею, но подходя к ней с разных сторон. Отличная была иллюстрация к тому, о чем раньше с такой страстью и убежденностью говорил Борис Андреевич. Кто-то из слушателей, не понимая, к чему клонит оратор, даже зааплодировал. Но на него зашикали, и он растерянно, ничего пока что не понимая, как, впрочем, и другие, притих.

— Не правда ли, талантливо, свежо и принципиально звучит?

— Мы разделяем вашу точку зрения, — подтвердил Николай Афанасьевич, пряча усмешку. — Во всяком случае, я выражаю свое личное мнение. Даровито и дальновидно.

— А теперь самое главное. Все эти отрывки, которые вы терпеливо выслушали, написал и опубликовал ранее в солидных изданиях товарищ Андреев. А мой уважаемый земляк Борис Андреевич Дроздов полностью их привел в своей так называемой диссертации и даже не закавычил.

Зал потрясенно молчал. Проходили секунды. Наконец встал профессор Резников. Теперь он улыбался. Беззвучно хохотал и Дроздов.

И вдруг зал взорвался. Крик, шум, свист. Кто что говорил, о чем кричали, к кому обращались — невозможно было что-либо понять.

Зыкову надо было бы уйти, основываясь на той классической цитате, которая гласила: мавр сделал свое дело, мавр может уходить. Но уходить он не захотел. С видом человека, отважно исполнившего свой долг, Зыков медленно собирал свои листки, аккуратно размещал по своим местам закладки и все чего-то ждал. Было видно, как он наслаждался. Ни в зал, ни на председателя ученого совета, ни тем более на Дроздова он не смотрел. И упустил удобный момент для того, чтобы удалиться со сцены.

А зал между тем стал утихать. Всех смутила широкая, но далеко не добродушная улыбка профессора Резникова.

Но профессор не спешил. Он спокойно и терпеливо ждал. Именно это спокойствие и возымело действие.

Гул утих. И только тогда Зыков вознамерился удалиться со сцены. Но профессор Резников остановил его.

— Прошу вас, верный друг нашего товарища Дроздова, задержаться. Следовало бы, конечно, ответить Борису Андреевичу, но товарищ Дроздов, надеюсь, не будет возражать, — профессор обернулся к Дроздову и слегка поклонился ему, — если лично мне, председателю совета, будет доверена честь обнародовать документ, о котором мы заранее побеспокоились, чтобы обезопасить и себя, и члена нашего коллектива от таких вот весьма бдительных земляков-товарищей.

— Пожалуйста, пожалуйста, — весело отозвался Дроздов.

Николай Афанасьевич порылся в папке и с подчеркнутой торжественностью извлек лист глянцевитой бумаги и показал его залу.

— Прошу обратить внимание. С грифом и круглой гербовой печатью. А внизу весьма авторитетная подпись.

И он стал читать. Читал медленно, чеканя каждое слово. Сущность прочитанного сводилась к тому, что из сорока двух опубликованных работ товарищем Дроздовым Б. А. сорок одна работа была подписана псевдонимом Борис Андреев. И лишь под одной из них — статьей, посвященной проблеме морального износа машин, служившей одновременно рецензией на книгу В. В. Протасова, — значилась истинная фамилия Бориса Андреевича.

— Должен заметить — это уж я от себя лично — объем опубликованного товарищем Дроздовым только под псевдонимом составляет свыше пятнадцати печатных листов. Подчеркну и другую деталь… По общему нашему мнению, мнению ученого совета, за одну лишь дискуссионную статью по книге профессора Протасова, опубликованную в академическом журнале, товарищ Дроздов заслуживал ученой степени кандидата экономических наук.

После бурной реакции на сообщение Зыкова зал сидел не шелохнувшись. Такого ЧП ученый совет еще не видывал. И первое сенсационное «разоблачение», и спокойное сообщение «старого товарища» ошеломили всех, кто присутствовал на заседании.

Но вот прошел и второй шок. Зал забурлил с новой силой:

— Позор!

— Вон из зала!

— Это безобразие! Как этот человек смеет прикрываться своей дружбой с Дроздовым.

— В три шеи!

Профессор Резников поднял руку.

— Осторожней, товарищи! Этот человек не прост. Из-за него, вернее, по его сигналам навещали институт всевозможные комиссии, дабы проверить правомерность защиты Дроздова. С ним надо бороться неопровержимыми фактами. У меня имеется еще один факт, который в свое время зафиксирован документально. Партийный выговор, который был объявлен товарищу Зыкову за его неэтичное поведение по отношению к товарищу Дроздову. А точнее, навет на Дроздова после возвращения из командировки в Германию. Товарищ Зыков обвинял Дроздова в излишней открытости по отношению к немецким коллегам.

Зыков, как рыба, выхваченная из воды, несколько раз подряд раскрыл рот, но так и не смог сказать ни слова.

— Товарищ Глаголев, заместитель секретаря парткома завода, где работает Зыков, сообщил нам о выговоре этому товарищу, — жест в сторону Зыкова, — за клевету. Выговор сняли, а суть Зыкова не изменилась. Так ведь, товарищ… Зыков?

Зал бурлил, все более накаляясь.

— Вот это друг…

Слова эти принадлежали Протопоповой. Но не в словах была суть. В выражении ее лица, в тоне, как она произнесла фразу, в ее руке, вытянутой в направлении Зыкова…

Поднялся Дроздов. Обратился к председателю.

— Позвольте, Николай Афанасьевич. Всего два слова.

— Конечно, конечно, Борис Андреевич. Прошу вас к микрофону.

Дроздов подвинулся к микрофону, оперся обеими руками о стол и некоторое время не мог произнести ни слова. Но вот он поднял голову, глубоко и как-то тяжело вздохнул, а потом исподлобья посмотрел на своего «заклятого друга». Тот все еще стоял возле трибуны, будто его пригвоздили.