Илья Лавров - Встреча с чудом

Ася разводила огонь в топке котла. Ей стало тепло не то от Славкиных слов, не то от вспыхнувших чурбачков.

Потом они растопили в старенькой палатке железную печку и поставили варить в ведре кашу. Перевернули корыто с пристывшими остатками лисьего корма, сели.

— Анатолий разругался с Корнеевым в пух и в прах, говорил с парторгом. Тот — за тебя, — рассказывала Славка. — В общем, послезавтра Новый год. Отпразднуем его, и соберется комсомольское собрание. Оно нажмет на директора. Да тут дело выеденного яйца не стоит! Все будет в порядке.

— Пойдем в избу, — Ася поднялась, — голова кружится.

Молчал каменно-недвижный лес, пылала стужа, пылали звезды, тявкали, лисицы.

— Я и не сомневаюсь, что все утрясется, — проговорила Ася. — Но меня поразило, что есть такие люди. А я и не знала.

— Дурехи мы еще, — громко согласилась Славка. — Как тот слепой, ощупываем жизнь! Видим, а не понимаем! Еще отец говорил, что мы котята слепые.

— Знаешь, Славка, верь человеку, верь, что он хороший, честный. Один раз ошибешься, а сто нет. Отвратительны людишки, которые на ближнего смотрят с подозрением!

Молодежь готовила новогодний вечер. Оставался всего один день, когда ребята привезли из тайги елку, закрылись в клубе и стали ее украшать.

Славка и Колоколов едва уговорили Асю пойти помочь им. Она боялась встречи с людьми, ей казалось, что они смотрят на нее, как на воровку.

— Ты, видать, свихнулась, мать моя! — закричала Славка.

— Ию нужно вытащить в клуб, — сказала Ася.

— Правильно! А то сидит в своей норе, носа не кажет! — согласилась Славка. Анатолий одобрительно кивнул.

Когда вошли к Ие, она, набросив на плечи пальто, сидела за столом и просматривала тетради учеников. Запыленная лампочка светила тускло и безрадостно.

Ия смотрела на вошедших с недоверием, настороженно, не приглашая сесть. Когда Ася позвала ее в клуб, она пожала плечами.

— Зачем? Чего я там не видела?

— А здесь, в своей берлоге, что ты видишь? — возмутилась Славка.

— Пойдем, пойдем! Мне рабочие руки нужны! Я, как-никак, завклубом. Это тебе не фунт изюма.

Анатолий засмеялся, накинул на ее голову шаль.

— Новый год будешь встречать с нами!

— Ничего я, товарищи, не хочу! Оставьте меня в покое, — огрызнулась Ия.

— Да ты что, мать моя! Не морочь нам голову. Одевайся! — тормошила ее Славка.

— Да не хочу я, понимаете? Нет настроения!

Ася грустно улыбнулась ей и мягко, тихонько сказала:

— Мы будем елку украшать. Папа, бывало, привезет елку, и мы несколько вечеров клеим игрушки, хохочем. Тепло, светло, весело. Я очень любила эти вечера. А ты? Приятно сейчас вспомнить их.

Ася легким, грациозным движением руки поправила на лбу Ии рыжеватую прядку волос, Ия слабо улыбнулась.

— Мы обыкновенно устраивали столпотворение. У нас клеило игрушки четверо: я, сестренка и двое братишек, — задумчиво сказала она.

— Представляю, что у вас было!

— Тарарам! — заключила Славка и заторопилась: — Ну, пошли, пошли! Там, наверное, все уже собрались!

Скамейки были вынесены. Среди зала ребята укрепляли на крестовине густую ель. Макушка ее торчала пальцем, а внизу, расширяясь колоколом, ель разбросила свои лапы метра на три. Пышные лапы были отменные, одна к другой, без малейшего изъяна. Они лежали друг на друге так густо, что и ствола не было видно.

— Королева тайги! — гордо сказал Космач, срубивший эту елку. Он смущенно посматривал на Асю и все ходил вокруг да около. Наконец кашлянул и спросил:

— Сердишься?

— Сержусь.

— Сдуру я это ляпнул. Так что не сердись.

— Ладно. Не буду.

Обрадованный Космач отошел.

В зале пахло тайгой, свежестью мороза, смолкой, пнями, мхом. Раздавалась сочная пальба пылающих печей. Это напомнило Асе какие-то старинные милые книги. В них герои собирались около больших каминов, в которых трещали, пылая, сосновые поленья, и кто-нибудь из героев рассказывал волшебную историю, зимнюю сказку.

Космач, Любава и другие ребята прибивали к стенам еловые лапы, совали их за портреты, связав гирляндами, вешали над сценой.

Что-то весеннее, жадное, ноющее колыхнулось в душе Аси. Она вспомнила недавние истерические выкрики Ии, чавкающую черную пасть во льду и тряхнула головой. «Прекрасна жизнь. Прекрасны ее огонь, пурга, ели!» — мысленно сказала Ася. Ее девятнадцать юных лет громко твердили об этом.

На весь зал звучало радио. Передавали новогодний концерт по заявкам слушателей. Это все были музыкальные приветы.

Колоколов и Славка украшали елку. Ася, сидя у печки, нанизывала на нитки клочки ваты. Ия подвешивала их к потолку, и получалось так, будто в зал сыплется крупный снег. И нет конца этому снегопаду.

Ася подбросила в печку дров и вдруг почувствовала себя так уютно и так ей захотелось, чтобы добрый, веселый фантазер рассказал какую-нибудь необыкновенную историю. Но эту историю сочиняла вокруг нее сама жизнь. Жизнь сочиняла историю о маленьком клубе среди студеной ночи, о зале, пропахшем еловыми лапами, о стреляющих печах, о двух влюбленных, которые украшали королеву-ель, о музыке, прилетевшей за сотни-сотни километров через мрак, тайгу и угрюмые горы, о девушке, ждущей у печки доброй сказки, и о лохматом снеге, который все падает и падает и никак не может долететь до пола.

Ася видела, как Колоколов и Славка у елки подавали друг другу игрушки, как старались коснуться руками друг друга, как разговаривали глазами, улыбками. Они все дальше и дальше уходили за ель, а после них на еловых лапах медленно кружились золоченые шишки, спичечные коробки, обернутые серебряной, звонко-хрустящей бумагой от шоколадных плиток, сияющие шары, звезды, ало-серебряные рыбки, ватные снегурочки. Нитки не были видны, и поэтому Асе казалось, что все это пестрое, сверкающее медленно роилось вокруг ели, выбирало, куда бы сесть.

Ася вдруг заметила, что белокурые, кольчатые волосы Славки стали снова длинными, упали на плечи, на спину, она, должно быть, отращивала косы. И растерянная Ася не знала, что ей думать. Первая любовь Славки вызывала у нее нежность, желание оградить сестру от печали, сделать ее счастливой, и в то же время эта внезапная любовь вставала новой преградой на пути к морю. Глядя на расцветшую, статную Славку, Ася вдруг почувствовала, что сестра не дойдет до моря, что для него она слишком уютная, домашняя, женственная. Для нее море — это всего лишь порыв юности, и только. Она и сама уже, наверное, почувствовала это и сейчас лишь притворяется и перед собой и перед нею, Асей. Больно было делать это открытие. Опять одинокой почувствовала себя Ася и даже как будто преданной близким другом. «Она ни в чем не виновата. Зачем же так думать о ней? — уговаривала себя Ася. — Каждый идет к своему. И важно прийти к своему, а не к чужому. Славка шла к морю, а пришла к тайге. Она сама еще не знает этого».