Сергей Снегов - Иди до конца

Терентьев несколько раз повторил про себя с гневом: «Ничего не изменилось!» Он знал, что изменилось очень многое. И он иной, и Аркадий не тот. Лариса тогда, в комнате своей, сказала: «Вы были бы настоящим отцом моему ребенку». Нет, сейчас он не отступится от нее легко, как однажды отступился, там, у Большого театра… Но что, если когда-нибудь она крикнет: «Ты знал, что Аркадий переменился, почему ты умолчал?» Ларочка, девочка моя, любовь моя к тебе чиста, как ты сама. Я не воспользуюсь тем, что он здесь, а ты там и что около тебя скоро буду я. Ты должна приехать сюда — выбрать без лжи и обмана, куда тебе идти!

— Она решит сама! — сказал Терентьев, поднимаясь со скамейки. — Пусть она решит сама!

Терентьев вошел на почту и попросил два телеграфных бланка. На одном он написал телеграмму Жигалову: «Работы разворачиваются успешно, срочно командируйте лаборантку Ларису Мартынову, без нее затрудняются важные испытания. Терентьев». Вторая была адресована самой Ларисе: «Ларочка, вы очень нужны нам здесь. Выезжайте немедленно. Борис Семенович».

— На ваше имя получена радиограмма из Москвы, — сказала телеграфистка, принимая бланки.

Радиограмма была от Жигалова. Директор института сообщал, что Всесоюзная аттестационная комиссия диссертацию Черданцева не утвердила. На днях приезжает из Италии Шутак. Хорошо, что дело благополучно завершено до его приезда.

Терентьев положил радиограмму в карман. Все, в конце концов, совершалось согласно непреложным законам. Жесток закон, но закон — так говорили еще древние. Он все же поморщился.

Щетинин одетый валялся на кровати. Он промычал, не поворачивая головы:

— Ужин на столе под газетой. И портвейн местного изготовления. Я уже пил и ел. После еды посмотри, какой получается программа процесса, — великолепный расчет!

— Ты знаешь, что портвейн я не люблю, — сказал Терентьев, снимая со стола газету.

— Черта с два найдешь о этом паршивом местечке что-либо, помимо портвейна. Вино всесоюзного распространения, всюду оно свое и всюду скверное. А не хочешь портвейна, пей водку, она чище. Водка в тумбочке.

Терентьев отказался я от водки. Он молча ел.

— Ужас что ты за человек! — сказал через некоторое время Щетинин, присаживаясь к столу. — Просто жить с тобой невозможно. Передай мне кусок сыра. Ну, чего ты молчишь, скажи на милость?

— А что говорить? И так все ясно, по-моему.

— Да, — сказал Щетинин. — И по-моему, все стало ясно. Спиридонов своей апологией Аркадия кое-что в нем разъяснил, хотя и не оправдал.

Терентьев отхлебнул портвейна.

— У меня свое мнение о всех этих делах.

Щетинин насмешливо покосился на него.

— Не сомневаюсь, что свое. Ты ведь воображаешь, что живешь в грядущем, лишь иногда окидываешь наше настоящее благожелательным, всепрощающим взглядом.

— Что ты еще скажешь?

— Ничего для тебя нового. Работать надо, понимаешь? Работать, а не болтать! Знаешь, где наше будущее? В нашей сегодняшней работе, в наших сегодняшних поисках — найдем что новое, оно и станет истинным будущим! И в этой связи разреши узнать: мы полдня с Черданцевым пропыхтели над вычислением параметров процесса, согласно формулам твоей же собственной теории. Неужели тебя не интересуют результаты? Я жду не дождусь, когда ты покончишь с едой я примешься за дело.

— А каково твое мнение о том, что получается?

Щетинин с торжеством стукнул ладонью по столу.

— Совершенно новый режим — экономия реактивов, более полное извлечение металлов. И за чистый воздух в цеху теперь ручаюсь.

Терентьев отодвинул тарелки и стаканы и разложил на столе листки с расчетами.