Юрий Смолич - Избранное в 2 томах. Том 2. Театр неизвестного актера. Они не прошли

— Вы говорите мне о ваших чувствах, а мне все равно, немец вы, француз или еврей.

Это было слишком неосторожно. Майор даже побледнел.

— Вы в третий раз оскорбили меня, фрейлен!

— Я с неуважением отнеслась к немецким прерогативам?

— Вы ставите меня на один уровень с евреями, фрейлен!

Вольнодумец майор был антисемитом. Это было так скучно, что Ольга даже забыла порадоваться, обнаружив у майора еще одну обыкновенную черту фашиста.

В вечерние часы досуга они теперь часто беседовали с майором в уютной комнате на Рымарской, девятнадцать.

Ольга усаживалась с ногами в уголке дивана, майор укрывал ее пледом, и Ольга включала радио — совсем тихо, едва слышно — бальные танцы или симфонические концерты. Майор готовил кофе и подавал его с солеными итальянскими галетами. К кофе всегда бывал французский коньяк, а потом и любимое вино Ольги, белое сухое. Они закуривали тонкие и длинные греческие пахитоски, и майор начинал рассказывать. Майор рассказывал, — Ольга прикручивала радио так, что оно едва было слышно, с бальных танцев и симфоний она переключала его на Москву, майор рассказывал, — Ольга с интересом, не отрываясь, слушала его рассказы — и слышала тихий шепот диктора из Москвы.

Майор был мастер рассказывать. Он рассказывал Ольге о своем пребывании в тридцать девятом году в оккупированной Франции, где он воевал девять суток и получил железный крест за Седан. Какой чудесный, незабываемый город Париж! Завоеванный, но не покоренный Париж Ольга узнала из рассказов майора Фогельзингера. Майор восторженно описывал красоту и очарование берегов Сены, а Ольга в эту минуту слушала сообщение Советского Информбюро о том, что советские части на Воронежском фронте форсировали реку Северный Донец. В ее воображении воды теплой Сены и холодного Донца чудно сливались в одну великую и могучую в разливе реку… Майор с элегической грустью описывал тихие аллеи на кладбище Пер-Лашез за могилами французских коммунаров, а Ольга слышала в эту минуту шепот московского диктора о том, как на Украине в степях Донбасса при обороне Острой Могилы героически погибли тридцать русских коммунаров. И в воображении Ольги стена коммунаров поднималась широкой преградой от Донбасса и до Парижа. Ее воздвигали уже, эту стену, через которую не должны пройти немцы… Майор вел Ольгу по роскошным залам неоценимых парижских музеев и галерей, — а Ольга в это время запоминала цифры трофеев советских фронтов: танки, пушки, транспортеры, склады боеприпасов, убитые и пленные гитлеровцы. Сегодня восемь тысяч сдались в плен, восемь тысяч подняли руки вверх и сказали: «Гитлер капут!» Завтра в своих листовках с сообщением Советского Информбюро Ольга вверху, как лозунг, напишет: «Гитлер капут!»

Ольга прикасалась к переключателю, и на минутку — для майора — стрелка скользила к Парижу. Эйфелева башня посылала в мир бравурные немецкие военные марши. Майор любил марши. Он прерывал рассказ, тихонько насвистывал и лихо пристукивал носком ботинка. Но Ольга снова приглушала динамик и переводила волну на Москву:

— Битте, битте, — говорила она майору, — продолжайте ваш рассказ. Вы так интересно рассказываете! Вы столько видели!

— О фрейлен! Только война и учит нас географии!

Степень интимности между собою и Ольгой майор считал совершенно определенной. Это была интимность мужчины и женщины, готовых любить друг друга, но склонных задержать развитие любовных отношений, и Ольга с напряжением и ужасом ждала агрессии со стороны майора. Пошлость ситуации угнетала и подавляла Ольгу. Но майор собирался не просто любить Ольгу, ему хотелось и перевоспитать ее на свой лад. Покончив с воспоминаниями о своем прошлом в Париже, он начинал мечтать о будущем: он потягивал из высокого бокала коньяк, заедал кусочком лимона, запивал черным кофе и, затягиваясь пахитоской, говорил:

— Работать, фрейлен Ольга, вы не будете! Я ветеран военной эпопеи великой Германии, и мои кресты дают мне право на сто гектаров плодородной земли на Украине. Для земельного магната это немного, но для человека интеллектуального направления — это гарантия благополучия и комфорта. О майн готт, это вовсе не так уж плохо! Вы будете оформлены как управительница моего имения. А фактически же вы станете полновластной хозяйкой с неограниченными полномочиями. Не думаю, чтобы фрау Лотте захотелось посетить мою колонию ин Остлянд. Фрау Лотта — патриотка квартиры на Фридрихштрассе, она полагает, что жизнь имеет цену только в Берлине, и не выносит никакой природы, кроме воскресных фейерверков в Тиргартене. Если бы ей все-таки захотелось посмотреть на украинскую «латифундию» Фогельзингеров, то… — майор корректно опускал взор. — Я прекрасно понимаю, что вам, фрейлен Ольга, было бы неприятно встретиться с моей женой… Вы получили бы на это время отпуск куда угодно, хотя бы даже в Берлин, чтобы навестить мои родные пенаты. — Майор снова любезно склонял голову. — Здесь же, в Остлянд, вы будете владеть моим имением, хотя вы и не немка, фрейлен Ольга. Вы будете жить весело и беззаботно, вы будете богоподобным человеком, и богатство вам будут обеспечивать слуги имения Фогельзингеров ин Остлянд! Вы понимаете, фрейлен?

Что и говорить, это была бы чудная жизнь для Фогользингеров! Ольга равнодушно слушала вдохновенные, пьяные от полбутылки французского коньяка мечты гитлеровского майора о советских землях. Корректный майор был довольно примитивным экземпляром на ступенях развития человека. Ольга ничего не отвечала на мечты человекоподобного джентльмена, она только следила за тем, чтобы вовремя бросить на него загадочный взгляд, обыкновенный «женский» загадочный пошлый взгляд. Пусть майор думает, что посеял в душе Ольги семя искушения, пусть майор надеется, что сердце Ольги уже поколеблено. Только бы оттянуть агрессию самца, окутанную флером «интеллектуальности», а тем временем Ольга запомнит для своих листовок едва слышно переданное московским диктором сообщение Советского Информбюро о том, что Красная Армия сокрушительным ударом овладела самым важным на юге Украины узлом коммуникаций, железнодорожной станцией Лозовая! Лозовая — это подступ к Харькову и к дому номер девятнадцать на Рымарской, где они с майором Фогельзингером так мило сейчас проводят время.

В ту субботу Ольга проснулась на рассвете.

Слабый луч света едва сквозил через щели маскировки, тишина окутывала комнату, ровно дышали дети, никакие звуки не долетали с улицы. Но Ольга проснулась сразу и совсем, точно от толчка. И, как от толчка, сердце вдруг насторожилось, заныло, словно в смятении.

Ольга чутко прислушалась. Ухо ее уловило далекий, едва слышный раскатистый гром. Ольга села в постели. Она узнала этот гром. Это не был отголосок взрывов от воздушной бомбежки. Ольга прошла уже школу войны и хорошо распознавала звуки боев. Это была далекая артиллерийская канонада.