Юрий Смолич - Избранное в 2 томах. Том 2. Театр неизвестного актера. Они не прошли

Артиллерийская канонада!

Ольга вскочила. Сердце у нее билось. За ночь фронт настолько приблизился, что стали слышны пушки!

Босиком, на цыпочках, чтобы не разбудить детей, Ольга опрометью бросилась в кухню. Громче, чем надо, она застучала к Иде:

— Ида! Ида!

— Это ты, Ольга?

— Ида, ты ничего не слышишь?

— А что такое? Я ничего не слышу.

— Слышен гул орудий!

Ида умолкла. Она прислушивалась. Потом долетел ее взволнованный отчетливый шепот:

— Мне здесь ничего не слышно! Сейчас ночь или уже день? Выпусти меня, я хочу послушать!

— Что ты, Ида! Уже утро! Сейчас проснутся дети. Я не могу тебя выпустить!

Но Ида стучала в дверь, в голосе ее звучало раздражение.

— Выпусти меня на минутку! Ну, что это за свинство! Я должна послушать! Ну, умоляю, Ольга! Я сейчас же спрячусь!

— Ну, ладно! Подожди.

Ольга придвинула к двери ванну, чтобы случайно не вбежали Валя и Владик, — и вместе с Идой они бросились к окну.

Кухонное окно не было замаскировано, и в него виден был двор и противоположное крыло дома. Чудный весенний день вставал за окном. От горячего дыхания девушек остывшее за холодную ночь стекло подернулось серебристым паром, но даже сквозь это запотевшее стекло в первых косых лучах солнца зазолотилось множество набухших почек, похожих на причудливые зеленые цветы. Заморозки первых майских дней миновали, — шла теплая и щедрая весна. Отголосок неумолчной канонады словно катился по прозрачному синему горизонту, как тяжелые шары с гулкого откоса. Оконное стекло тонко звенело и дребезжало.

Ида всхлипнула и припала к плечу Ольги. Ольга обняла ее и прижала к себе. Они крепко поцеловались.

— Наши! — прошептали они в один голос.

Потом Ольга опомнилась:

— Прячься, Ида! Могут проснуться дети! Все-таки надо быть осторожными! Уже недолго сидеть тебе в чулане!

Ида покорно пошла к себе. Ольга привалила дверцу корытами и лоханками и поспешно вернулась в комнату. Дети еще спали. Ольга торопливо стала одеваться, пальцы не находили бретелек и завязок, пуговицы не попадали в петли. Слышны советские орудия! Наши идут!

Одевшись, Ольга затопила печку, чтобы согреть для детей чаю. Все валилось у Ольги из рук: она разбила стакан, вместо соли натолкла нашатыря, чайник сбежал, и пришлось его доливать. Она два раза занозила щепками руку. Потом Ольга разбудила детей, одела и напоила их чаем и велела Вале показывать Владику кубики. Владик знал буквы «А», «О», «М», «Л» и «Е». Он мог сложить «мама», и «Ле», но «нин» у него еще не получалось: Владик путал «н» с «а». Ольга все прислушивалась: орудия гремели неумолчно, и от этого было страшно и радостно. Дальше или ближе? Сегодня или завтра? Ольге необходимо было видеть людей. Ей необходимо было с кем-нибудь поговорить. К кому из соседей сейчас забежать? Она навещала больную с ребенком этажом выше. Но ребенок на прошлой неделе умер, а женщина повесилась. Квартира под ними на втором этаже еще с осени стояла пустая, всех забрали в гестапо. Двери были унесены, стекла выбиты, и в квартире гулял ветер. На первом этаже был немецкий постой. Разве забежать к фельдшерице во втором подъезде?

Но фельдшерицы не было дома: она работала в госпитале и уходила из дому на рассвете.

Не забежать ли к Нине? Ольга не видела ее с той поры… Нет, Нина тоже, наверно, пошла на работу.

К полудню канонада как будто поутихла. У Ольги замерло сердце. Неужели наших отбили? Она приотворила окно и высунула голову. Нет, ей просто показалось: орудия ревели совсем близко, в каких-нибудь десяти — пятнадцати километрах! В растворенное окно ударило теплом и одуряющим ароматом только что распустившихся почек.

После полудня Ольга отвела детей к слепой старушке в шестом подъезде. В три часа Ольга должна быть у Фогельзингера. Сегодня, как никогда, надо послушать сообщение Советского Информбюро! Сегодня, как никогда, надо разбросать по городу листовки!..

У Фогельзингера Ольга была позавчера. Они уговорились встретиться не раньше чем через три-четыре дня. Фронт приближался, и у майора дел было пропасть: танки на фронте выбывали из строя, новых подвозили мало, ремонтные службы частей не справлялись с восстановлением поврежденных машин, и резервные ремонтные мастерские майора работали бешеным, ускоренным темпом. Фогельзингер принимал разбитые советскими снарядами танки, он должен был в кратчайший срок возвращать их назад на фронт. Может, Ольга все же застанет Фогельзингера дома? Она скажет ему, что ее волнует приближение фронта, что она не знает, как быть… Но радио надо послушать непременно!

Задолго до трех часов Ольга выбежала из дому. За воротами ее окликнул дворник, он помахивал серым конвертом: Басаман Ольге утром пришло письмо. Это был серый, ведомственный конверт из немецкого учреждения. Ольга получала их довольно часто: разные немецкие учреждения посылали ей мобилизационные листки, — всем требовалась стенографистка со знанием немецкого языка. На этих листках Ольга писала адрес майора Фогельзингера, начальника танкового ремонта резерва, и отсылала по тому адресу, куда ей приказывали явиться. Если из учреждения звонили майору Фогельзингеру, тот подтверждал, что фрейлен Басаман Ольга, стенографистка, работает у него по ремонту танков, и он просит ее больше не беспокоить. Этот конверт, пожалуй, не придется уже переадресовывать: наши идут, в десяти километрах ревут советские орудия! Ольга рассеянно взглянула на конверт и, не распечатывая, сунула письмо в карман.

Город приобрел уже грозный, прифронтовой вид. Дома стояли какие-то особенно молчаливые, людей на улицах не было, — люди притаились в домах или попрятались в подвалах. Но улицы шумели, жили. По магистралям на север и на восток безостановочно катили с грохотом танки, орудия, тяжелые грузовые машины с провиантом и боеприпасами. В открытых транспортерах, сгрудившись, тесно стояли солдаты, ежась в плохоньких куцых тужурках. Потом в течение получаса, машина за машиной, ехали туда же, на фронт, на восток, эсэсовцы с черепами на рукавах. Эсэсовский гарнизон оставлял город и тоже уходил на фронт. Дела на фронте были, видно, тревожные, раз в бой бросали эсэсовцев!

Но движение на улицах было не только в сторону фронта. Не меньше машин ехало с фронта, на запад. Это были санитарные кареты или грузовые машины с имуществом. На чемоданах, узлах и мешках сидели немцы в гражданской одежде, немки в мехах и много собак — немецких овчарок. Гестаповцы спешно эвакуировались.

Много грузовиков стояло вдоль тротуаров, у подъездов. Из домов выносили всякую утварь и имущество. Среди утвари были зеркала и рояли. Сердце трепетало у Ольги. Да, действительно! Час освобождения не за горами.

Ольга опрометью пробегала через улицы; на перекрестках стояли заставы, по тротуарам ходили патрули. Ольга забегала в подворотни и пробиралась проходными дворами. Она пересекла Сумскую пониже Университетского сада, — в саду стояла зенитная артиллерия. С угла Рымарской Ольга увидела дом гестапо. Перед домом сбились десятки машин. Солдаты выносили ящики и пакеты. Они бросали все это на машины и стремглав возвращались назад. Они торопились. Гестапо убегало!