Петр Сажин - Капитан Кирибеев. Трамонтана. Сирень

Из этой быстроты маневров рождается то предельное напряжение нервов, которое учащает пульс, зажигает огонь в глазах и вызывает благородный охотничий азарт. Капитан в азарте забывает о погасшей трубке и чмокает губами в надежде раздуть в ней искру, как будто огонь, которым он охвачен, в состоянии заменить спичку. Люди напряжены не только на палубе, но и внизу, в машине. Я представляю себе, как рука второго механика застыла на реверсе. Он не видит того, что делается наверху, однако каждую секунду ждет сигнала. Глаза его прикованы к стрелке машинного телеграфа. Вот–вот раздастся характерный звон, и стрелка прыгнет на одно из делений. Чутко прислушиваются к шумам кочегары. Они работают на редкость тихо и слаженно: они хотят слышать, что там, наверху. Старший механик Порядин, как часовой, стоит у лебедки. На нем, как и на всех китобоях, высокие сапоги, ватные штаны, телогрейка. Только шапку он презирает, седая грива полощется на ветру. Пока гарпунер не выстрелит, механику делать нечего. Но он не выпускает из рук рычага и зорко смотрит из–под черных кустистых бровей на море…

С огромной чавычей, которую он держит за жабры левой рукой, разинув рот, стоит Жора Остренко. Приложив правую руку козырьком, Жора с наивной очарованностью жадно следит за тем, что происходит на китобойце. Охотничий азарт опьянил и его. Он смотрит то на Жилина, то на море. В его взгляде столько изумления, как будто на горизонте открылась неведомая земля. Даже рулевой не отрываясь смотрит туда, где, то вскидываясь в воздух, то ныряя и выбрасывая похожие на плюмажи фонтаны, плещутся горбатые киты.

Перевалившее через вершины тяжелых облаков солнце заливает щедрым золотом дальние сопки и обрывающиеся в море скалы. Солнце заливает море, играет серебристыми переливами в косяке сельди, прыгает зайчиками на блестящих мокрых спинах китов, плавится в меди китобойца. Хорошо!

Все ближе и ближе киты. Китобои замерли в молчании — берегут удачу. «Тайфун», отдавшись волне, тихо заходит в хвост стаду. Жилин сгорбился и застыл как изваяние. Когда я, прицелившись в него фотоаппаратом, нажал спуск, на меня шикнули со всех сторон.

Я смотрю на мостик, затем перевожу взгляд на механика, на Жору Остренко, на столпившихся у борта матросов… У всех сосредоточенные в молчаливом напряжении лица. У Жилина, который ближе всех от меня, на верхней губе капельки пота. Напряжение достигает высшей точки, когда Жилин почти незаметно, лишь слегка спружинивает мышцы и делает легкий знак рукой. Раздается перезвон машинного телеграфа. «Тайфун» вздрагивает и легко, почти бесшумно подается вперед. До стада китов остается метров сто; стрелять еще рано, но многим кажется — уже пора.

Остренко забывает о том, что у него рыба, всплескивает руками и кричит Жилину:

— Стреляй, Жила! Чего медлишь?

— Стреляй! — кричат болельщики с правого борта.

— К черту такого гарпунера! Пусть Чубенко идет к пушке! — раздается возглас с левого борта.

— Ты что, оглох, Жила? — не унимается Остренко, прижимая к груди выскальзывающего лосося.

— Бей! Бей!.. Упустишь! Бей, батьке твоему лучшего сына!..

Киты, казалось, не обращали внимания ни на судно, ни на крики китобоев. Они деловито зажимали в кольцо косяк сельди, двигавшийся шумно и бестолково, как стадо обезумевшей в жару скотины. Рыбы вспрыгивали вверх, падали плашмя, посверкивая серебристыми боками, трепетали в верхних слоях воды, бросались из стороны в сторону. Над косяком крикливой тучей металась стая птиц.

С отвратительным, каким–то утробным писком птицы падали на косяк, затем взмывали вверх, бились между собой. В воздухе мелькали ослепительно белые крылья, красные клювы и хищные, будто скрюченные от холода, сизые ноги. Поднятая рыба лишь на секунду мелькала в воздухе и затем исчезала в прожорливой утробе; птицы пожирали селедку судорожными глотками в два приема.

Изредка птичий гомон заглушался гулом, похожим на орудийный выстрел. Это горбачи глушили рыбу.

Китобои называют этих китов горбатыми или длиннорукими. Ни то, ни другое не точно: нет у этого кита ни горба, ни рук. Горбач, так же как финвал, сейвал и самый гигантский представитель морских млекопитающих — блювал, относится к семейству полосатых китов. Отличается он от своих сородичей но форме: у него короткое туловище, огромная голова и длинные, до четырех метров, грудные плавники, отдаленно напоминающие руки. Когда этот кит ныряет, он круто изгибает туловище, как бы горбится. Это и дало повод китобоям называть его горбатым. Китобои обнаруживают горбача, однако, не по длинным грудным плавникам и не по «горбу», а по хвосту. Ныряя, кит высоко выбрасывает хвостовой плавник, похожий издали на бабочку в полете. Очень опытные марсовые узнают «милого по походке», то есть по широкому фонтану. Китобои называют горбача хитрым, умным и даже веселым китом. Не больше ли тут поэзии, чем наблюдений, которые наука все же предпочитает поэзии?

Вот уже полчаса, как я, «выключившись» из шума, вызванного охотничьим азартом китобоев, наблюдаю за Megaptera nodosa Bonn, или, как называют его коряки, «лагыйя–ау». Я успел сделать несколько фотоснимков, сосчитать и занести в свой дневник количество выпускаемых горбачом фонтанов, время пребывания под водой. Мне удалось зарисовать форму фонтана, «горб» и хвост — «бабочку».

Горбач погружается на пять — семь минут и, выйдя к поверхности, выпускает четыре — шесть широких фонтанов высотой до шести метров с промежутками пять–шесть секунд.

Как жаль, что у нас нет киноаппарата! Мне очень хотелось заснять несколько сцен.

Горбач заслуживает того, чтобы его называли умным. Когда Жилин выдержал «атаку» болельщиков, то есть не поддался соблазну стрелять по горбачам с сомнительной, по его мнению, дистанции, мы увидели восхитительную картину. Войдя в косяк сельди, горбачи начали выпрыгивать из воды. С растопыренными в стороны плавниками, они были похожи на гигантских общипанных птиц. Находясь в воздухе, они чуть–чуть заваливались на бок и тяжело падали. Раздавался пушечный удар. Тысячи брызг широким веером рассыпались вокруг. Какая же нужна мускульная сила, чтобы вытолкнуть вверх из воды сорокатонную тушу! И как эта туша выдерживает, не разбивается при свободном падении? Человек, упавший плашмя в воду, нередко выходит оттуда лишь с помощью товарищей.

Напрыгавшись, горбачи захлопали по воде плавниками и хвостами. Вокруг всплыла оглушенная сельдь. Завалившись на бок и широко распахнув пасть, киты, тихо двигаясь, загребали свою добычу. Они делали это спокойно, не обращая внимания на наше присутствие. Больше того, один из них даже проявил любопытство: он вынырнул у борта «Тайфуна», потерся о стальную обшивку, затем задиристо помахал хвостом — «бабочкой» и скрылся в пучине. Мне удалось заметить на безобразной голове горбача наросты — шишки величиной с куриное яйцо. Но боже мой, пока я занимался своими наблюдениями и почти стенографическими записями, что делалось на китобойце!