Анатолий Левченко - Пятьсот веселый

Два милиционера пробирались сквозь толпу.

— Бежим, а то в свидетели потащат, — Арвид потянул Генку за руку. Генка отмахнулся от приятеля, в этот миг он уже не помнил, что Арвиду надо избегать встреч с милицией.

Один из милиционеров, черноволосый и строгий, бросил оценивающий взгляд на Гришку и произнес так, будто ожидал другого исхода:

— А ведь жив. Э-э! Да это ведь Гришка Харламов, старый знакомый!

Потом поглядел на Владимира:

— Ты?

Владимир ничего не ответил.

— Вижу, что ты. А зачем? Убил бы насмерть — схлопотал бы срок за такого… — Черноволосый милиционер несколько секунд подбирал подходящее слово, но так и не нашел и только махнул рукой, показывая, что Гришка — совершенно отрицательная личность.

Подошел и второй милиционер, высокий, веселый, с пшеничным чубом, выбившимся из-под фуражки.

Тут выступил вперед Матвей:

— Вот они вместе гнильем, пакостью торговали. А потом этот Гришаня драться полез, ну и ответ получил! — Матвей все еще держал за шиворот торгаша, который притих и только озирался.

— Пусти его, — сказал веселый милиционер. — Теперь никуда не убежит.

Матвей неохотно отпустил торгаша.

Гришка вдруг зашевелился, с пьяным мычаньем приподнял кудлатую голову и показал измазанное пылью и кровью страшное, бессмысленное лицо. Потом сел и прохрипел:

— Чо тут такое? Га?

В толпе засмеялись.

— Достукался, Харламов? — строго спросил смуглый милиционер. — Предупреждали ведь тебя не раз и не два.

— Га! — Гришка опять обхватил голову руками и начал раскачиваться.

Тетке, которая кричала про пробитый насквозь «головной череп», сделала поворот на сто восемьдесят градусов:

— Так ему и надо, этому Харламову! Хулиган наипервейший. Тюрьма давно по нем плачет.

Милиционер с пшеничным чубом поднял руку, призывая к тишине:

— Кто свидетель правового нарушения, то есть форменной драки?

Толпа быстренько стала рассеиваться. Генка оглянулся — Арвида как ветром сдуло.

— Я свидетель, елочки зеленые! — бодро заявил Матвей и тихонько сказал Генке:

— Иди в вагон. Тебе ехать надо!

— Мы больше не будем! — завыл торгаш, зачем-то снимая с головы убогую кепчонку.

— Откуда вы, граждане? — строгий милиционер обращал свой вопрос к фронтовику, поняв, что от человека, ударившего Гришку, ему пока ничего не добиться.

— Мы с пятьсот веселого, — с готовностью пояснил Матвей. — А если по-правильному, то с пятьсот двадцать седьмого. Вон он на путях стоит…

— Придется вам сделать остановочку, — заявил милиционер, а потом посмотрел на Гришку, который продолжал сидеть на земле. — Поднимайся, Харламов, хватит прохлаждаться.

Гришка, кажется, немного пришел в себя, он со стоном начал подниматься и после долгих трудов встал наконец на ноги.

Владимир очнулся от оцепенения и сказал Матвею:

— Возьмите мой рюкзак. А чемоданы пусть ребята довезут.

— Можно мне за вещичками сбегать? — спросил Матвей.

— Давайте, гражданин, да побыстрее, я вас провожу.

— Что Марине передать? — Матвей потрогал Владимира за рукав.

— Если захочет, пусть возьмет адрес у Николая, — тихо проговорил Астахов и отвернулся.

Фронтовик покачал головой и огорченно крякнул.

— Я схожу к поезду, а ты, Сидоров, отведи этих граждан в нашу комнату, — сказал милиционер с чубом и пошел рядом с Матвеем к пятьсот веселому.

А Генка решил обогнать их, чтобы предупредить Арвида.

Молодец Арвид! Он догадался исчезнуть из вагона и без Генкиных предупреждений. Но перед тем как исчезнуть, Арвид успел наговорить с три короба, и когда Генка подходил к вагону, до него долетел встревоженный голос Марины:

— Что же с ним будет?!

Генка не успел ничего сказать Марине — у бруса появились милиционер с Матвеем.

— Его арестуют? — спросила Марина упавшим голосом.

— Может, и срок дадут, — жизнерадостно ответил милиционер. Он окинул вагон профессионально внимательным взглядом. — Наверняка срок дадут. Этот Гришка Харламов у меня давно тут сидит. — И милиционер похлопал себя сзади по шее, показывая, где у него сидит Гришка.

— Какой Харламов? — в глазах Марины затеплилась надежда.

— Отъявленный хулиган. Бьемся с ним года два, а к стенке припереть не можем. Без улик его не ухватишь.

Марина и все пассажиры поняли, наконец, что Владимиру вряд ли грозит опасность. И только Поликановна, оживленная всем случившимся, заявила:

— Чуяло мое сердце — набедокурит этот Владимир. Такой он, без мира в душе. Бедой от него несло…

Слава богу, Марина не обращала внимания на скрип старухи, но Николай не удержался:

— Ладно тебе, старая. Хоть бы тут свой язык присупонила.

— А я что? — Старушка почуяла, что ее никто не поддерживает, и решила достойно отступить. — Это я так, к слову.

Матвей подошел к Марине:

— Просил он передать: адресок московский у Николая имеется.

— Адрес? — Марина даже отступила на шаг и взяла за руку Лену, стоявшую рядом с ней.

— Тут пока разбираться будут, так… чтобы не разминуться, значит, — проговорил Матвей, не глядя на Марину.

Громко вздохнул Иван Капитонович. Обидно было лесорубу, что не все в его вагоне получалось «как у людей».

— Не надо никакого адреса. — Марина быстро собрала в чемодан вещи и сказала погрустневшим обитателям вагона:

— До свидания.

Она поцеловала Лену в щеку и опустилась на землю, где стоял милиционер, не успевший вникнуть во взаимоотношения людей, ехавших в этом вагоне.

— И мне надо идти, елочки зеленые, в свидетели записался, — проговорил Матвей. — Скинь, Гена, мои вещички.

— Да куда ты? — всполошился Иван Капитонович. — Зачем посередь Сибири спрыгиваешь, это самое?

— Прощевай, Капитоныч. — Матвей улыбнулся. — Сибирь — тоже земля советская. А раз советская, я тут не пропаду, елочки-палочки! Специальность моя плотницкая — везде нарасхват.

Он собрал свои вещи, взял рюкзак Владимира:

— Счастливо всем доехать!

И спрыгнул вниз. Пошел, не оглядываясь, за Мариной и милиционером.

— Ну, дела… — прогудел лесоруб и отвернулся. В вагоне сразу стало пусто и неуютно. Даже появление Арвида никого не оживило.

— А чемоданы? Одеяла? — вдруг запоздало вспомнил Николай. — Куда их?

— Владимир просил меня завезти, — отозвался Генка.

— Правильно, — согласился Иван Капитонович. — Гена — парень, который исполнит, так скать.

Потом лесоруб опять погрустил молча и сказал:

— Вот и осиротели мы, это самое. Судьба так распорядилась. Ни этак, ни иначе, а вот так. И не попрешь против нее. Эх-ма!

А Николай, покашливая, подошел к Арвиду и просипел:

— Ты бы, парень, на время схоронился где-нибудь. Милиция и второй раз пожаловать может. Очень даже может. — Как и все в вагоне, Николай уже знал историю беглеца и сочувствовал ему.