Леонид Воробьев - Недометанный стог (рассказы и повести)

— С Нюркой случилось чего-то, — выдохнул Иона, в момент пружинисто вскакивая с места. И не успел Чанов опомниться, как Иона нырком, минуя лодку, ушел в воду и зачастил саженками на другую сторону.

— Ну, спортсмен… — только и сказал Чанов, видя, как Иона уже карабкается на глинистый крутик.

Старик и Иона исчезли в доме. Через полчаса Иона вышел один, сделал несколько приседаний на берегу, не спеша вошел в воду. И спокойно приплыл к Чанову.

— Клюет? — безразлично поинтересовался он, одеваясь.

— Чего там у вас стряслось? — вопросом на вопрос ответил Чанов.

— Да чего, — несколько возбужденно сказал Иона, улыбаясь и блестя глазами. — Напугал до смерти. Я уж думал не знай чего. Нюрка, шут ее побери, поросенку понесла. И на гвоздь лбом налетела. Тыщу раз этот гвоздь видела, а тут на тебе… Прямо возле глаза, — серьезным тоном добавил он, подчеркивая нешуточность положения. — Кровищи там. А он перепугался, ошалел совсем. Сейчас она его отхаживает.

Чанов взглянул на сильную фигуру Ионы, твердо поставленные ноги и крепкие руки. На его радостное, возбужденное лицо, улыбающиеся, добрые глаза. И вдруг все пронзительно отчетливо понял. Он понял, как безнадежно, тихо и верно любит Иона эту женщину. Как ездит повсюду за ней, возможно — несмотря на ее протесты. Оберегает ее покой и покой «счастливого соперника». Он даже вздрогнул от понимания силы самоотречения, духовной нежности, которые несет в себе этот неуклюжий и грубый с виду человек. Понял глубину тонкого и нежного чувства. И еще понял, что плевать Ионе на все разговоры, на всю молву, которая наверное же — он вспомнил лесопункт, — обязательно же идет о них. Да он просто и не замечает этих разговоров, этих сплетен, просто глух и нем к ним. И Чанов неожиданно для самого себя позавидовал тому, что открылось ему сейчас.

«Эх, черт! — ругнулся он про себя. — Заживает ведь старик век у людей».

Смотали донки. Рыбы наловилось много, Чанов даже интерес к ней потерял. Перегнали обе лодки на ту сторону. На ночевку.

Прошло еще два дня. Погода установилась на редкость. В этот год были ранняя весна, раннее цветение трав и кустарников. А сейчас и листва была большой, и трава — впору косить. В одну из ночей старику опять было плохо. А утром Иона и Нюрка ушли в лес, на дальние поляны, посмотреть свой покос.

Чанов был страстным рыболовом, но и рыбалка что-то поднадоела: уж слишком легко ловилась тут рыба, только закидывай. Он решил побродить по лесу, сделать перерыв в рыбалке. Сначала думал отправиться с хозяевами, а потом решил походить один.

Он пошел к лесному озеру, молчаливому, спокойному, загадочному. Обошел его кругом где по сухому и приятному берегу, где по валежинам, по чмокающей болотине. Спугивал уток и куликов. Было очень жарко, и донимала всякая мошкара. Чувствовалось, приближается гроза. На небо выплывали белые пушистые, но не очень мирные с виду тучки.

Когда он возвратился к дому, старик сидел на берегу на бревне. Чанов оглянулся на лес и-увидел, что по просеке возвращаются Иона с Нюркой. Просека была пряма и длинна. И в зеленом коридоре по зеленой траве шли двое. Нюрка в белом платочке, Иона с открытой головой. И так они были похожи друг на друга сложением, ладными фигурами, видимым здоровьем, что у Чанова спазма прошла по горлу. «Вот, — говорил он себе, — пара-то! А этот…» И с явной неприязнью покосился на старика.

К вечеру совсем стало душно. Наползли тучи. А когда легли спать, увиделось в окошко, как зеленой полосой просверкнула молния.

И началась гроза. Гремело, грохотало, рычало. Ветвились молнии. Чанов встал и вышел на крыльцо. Дождь шел прямой, отвесный, горошистый. Но на крыльце было сухо, сюда не доставало. Молнии освещали то Ляндому, то притихший лес. Целые потоки обрушивались с неба. И Чанов, росший в деревне до двадцати лет, понимающе улыбался, соображая, какая это польза деревьям, травам, посевам, зная, что этот дождь сплошная благодать для земледельца.

И всю ночь старик метался, мучился, совсем не спал, выкрикивая что-то. Всю ночь Нюрка возилась с ним усердно и терпеливо, ни разу не повысив голос, не пожаловавшись, как обычно это делают бабы, на судьбу.

Чанов несколько раз порывался подойти, но каждый раз улавливал предостерегающий жест Ионы. И решил не вмешиваться, раз не велят. К утру гроза прошла, и старик успокоился.

После молчаливого завтрака Чанов вышел на крыльцо и замер. Все сверкало и лучилось свежестью и чистотой кругом. Ляндома вспучилась и несла мутные воды. Ожил лес и весь зазвенел птичьими голосами. Распрямлялась прибитая дождем трава. Было прохладно, душисто и радостно. Взволнованней билось сердце. А солнце уже начало обогревать. И повсюду от кустов и трав поднимался парок.

Вышел Иона. Помолчал. Закурил и, глядя в сторону, сказал:

— Вы уж очень извините. Того… Уезжать вам надо.

— Почему?! — Чанов ошеломленно уставился на него.

— Да того… — Иона покряхтел. — Не переносит он вас. Незалюбил что-то. Вы мужик видный. Ну, он, видимо, и переживает. Нюрка извелась прямо вся, сами видите. Ну никак у нас вам быть невозможно. Вы уж простите, пожалуйста.

— А чего же она сама не скажет? — напрямую и грубовато спросил Чанов.

— Где же она скажет! — проговорил Иона. — Она все на себе переживет, все перетерпит. И грустновато добавил: — Такой уж человек. А его она сильно любит и за него страдает.

— Это старика-то? — с явной усмешкой, чуть ли не с издевкой и вызовом спросил Чанов.

— Да какой он старик! — почти выкрикнул Иона. — Заладили все — старик, старик… И на лесопункте… Мы, конечно, не говорим никому, а ведь он помоложе нас с тобой годов на целых пять. Нюркин ровесник он. Инцидент был на границе, так его и устряпали. А все — старик, старик…

Через час Чанов собрался и отправился в обратный путь. Он попытался предложить хоть какую-нибудь плату, но Нюрка решительно отказалась и в первый раз за все время пребывания Чанова здесь, скупо улыбнувшись, сказала:

— Рыбой покормили. Спасибо.

Иона проводил Чанова до леса, еще раз сконфуженно извинился. Покурили на прощанье, и Иона пошел к дому.

Чанов зашел за куст и обернулся. Так жаль было уходить, так ладно начался отпуск, но ничего не поделаешь, было надо. Солнце поднялось уже достаточно высоко, все просыхало на глазах.

Леса, чистые и умытые, стояли вниз по Ляндоме, как на параде. Бойкая Юрманга, впадавшая в Ляндому, уже светлела, а река по-прежнему была мутной. Золотились штабеля. Широко и привольно смотрелось вокруг. Птицы так и заливались. И даже дом выглядел каким-то праздничным.

— Эх, и местечко! — вздохнул Чанов.

Все трое обитателей дома находились на улице. Инвалид сидел на лавочке, глядя в землю. Нюрка стояла возле него. Поодаль стоял Иона и смотрел в сторону, куда ушел постоялец.