Леонид Воробьев - Недометанный стог (рассказы и повести)

На вокзале они поплакали, пообнимались, обещали писать, встречаться, приезжать друг к другу, многое обещали…

Тронулся поезд. Светлана стояла в коридоре, смотрела на тонкую, мягкую траву под насыпью, на ярко-зеленые кусты, на белые яблони в садиках. Был первый день лета. Было яркое, ласковое солнце. Но Светлане виделась Марина. И не на вокзале, изящная, обращающая на себя общее внимание, в ярком платье, а в полутемной комнате, курящая папиросу за папиросой и бросающая окурки в пепельницу, которая стоит у стула на полу.

Подошел подтянутый, сияющий капитан, весь свежий и симпатичный. Осторожно попробовал завязать знакомство.

— А нисколько не страшно молоденькой женщине путешествовать по дальним дорогам одной, без телохранителя?

— Ах, оставьте вы меня, пожалуйста, в покое, — неожиданно грубо ответила Светлана и ушла, хлопнув дверью, в свое купе.

Капитан изумленно смотрел ей вслед, а поезд легко и весело набирал ход.

Пришла почтальонка Тонька, по прозвищу Винтовка, и подала письмо. Хорошо, что Анатолия не было на кухне, Мария сначала прочла письмо сама. И по прежним письмам она кое о чем догадывалась, но Анатолий ничего не замечал. Тут же все было написано черным по белому, ясней ясного. Мария прочла, письмо спрятала на грудь и, лазая ухватом в печь, всхлипывала, думала, как доложить мужу.

Сегодня она вытопила баньку, стоявшую у них в огороде, собирались в баню. До самой бани не могла Мария насмелиться сказать. Когда пошли, все думала, с чего бы начать. Анатолий сходил в березняк, начинавшийся за баней, принес оттуда веник. Уже в предбаннике решилась Мария и без подготовки, смотря снизу вверх на Анатолия, стоявшего с веником в одной руке и бельем в другой, сказала:

— Дочка-то, Толя, в положении у нас… Письмо пришло.

И, зная крутой нрав своего мужа, даже зажмурилась: что-то будет… А когда приоткрыла глаза, удивилась. Стоял Анатолий как ни в чем не бывало, только словно бы еще выше стал. Но потом сел со всего маху на лавку, даже в бане ухнуло. Сидел молча долгие несколько минут, затем спросил:

— А муж есть?

Мария чувствовала, спросил больше так, для формы. И не ответила. Помолчали оба, и Анатолий стал раздеваться.

Кое-как вымылись. Дома Анатолий взял поллитровку, выпил сразу целый стакан, чего с ним никогда не случалось. Плохонько закусил, налил второй стакан и сморщил в кривой усмешке рот.

— Ну, за здоровье…

Выпил всю поллитровку, помрачнел еще больше. Бесцельно прошелся взад-вперед по комнате, сел к радиоле. «Врубил, — такое выражение слышала от него Мария, — приемник на всю катушку». Потом отыскал среди пластинок недавно купленного в лесопунктовском магазине «Черного кота», начал заводить его без конца, Мария от шума и звона ушла подальше, в кухню, и сидела там в углу.

А дальше Анатолий совсем одурел. Вскочил, хлопнул пластинку о пол, забегал по дому, заругался.

— Твоя, — кричал он, — учеба! Ты ее ото всего оберегала, ты ее на танцульки направляла! Допотакалась! Радуйся!

Мария вошла в комнату урезонить мужа, но он не дал ей говорить. Подскочил, высокий и страшный, кричал, стукая себя в грудь:

— Всю жизнь для нее колотишься! Я два класса с коридором кончил, думал, хоть дочка институт пройдет. Про-ошла! Институ-ут! Такой институт и у нас на лесопункте, пожалуйста. В два счета диплом выдадут. Да батька неграмотный, а до механика дошел. Этими вот руками, — тряс он перед женой огромными лапищами. — Людям не стыжусь в глаза смотреть. А она что с нами сделала? Куда глаза буду девать?

— Не у нас од… — попробовала вставить слово Мария.

— Я тебе покажу — не у нас одних! — завопил, окончательно выходя из себя, Анатолий. — Твоих рук дело! Из платья в платье ее. Одна, слышь, до-очь! Сколько раз говорил: больше к работе приучай, а не к гуляночкам. Так нет. «Мы, мол, плохо молодость провели, так пусть они погуляют». Погуляла! Садись пиши, чтоб на глаза не смела казаться. Где нажила, там и живи. Ясно? А приедет — все наряды ее изрублю и вас обоих убью. Прикончу!

Вконец озверев, Анатолий схватил ружье со стены. Мария метнулась на кухню — и за дверь. Анатолий поискал глазами какой-либо ненавистный предмет, увидел старенький гардероб, где висело и несколько старых платьишек дочери, и спустил курок. Гром потряс маленький домишко, дым заволок комнату.

Анатолий швырнул ружье на пол, ушел, хлопнув дверью, и две ночи не ночевал дома. Как потом выяснила Мария, дробь из-за близкого расстояния шла густо, пыжом, стенка гардероба проломилась внутрь, а изрешеченными оказались старый халат Марии и выходной костюм Анатолия…

Первую ночь Анатолий переночевал в бараке у сезонников. Неумело соврал, что травит в доме тараканов, налил жидкости — спать нельзя. А на следующий день, кое-как отработав, ушел в деревню за два километра от лесопункта. На дом, на жену, на все, что напоминало о дочери, не мог смотреть. В деревне же был колхозным бригадиром его давний дружок.

Стояло ненастье. Но чуялось, что скоро закончится оно: время от времени разрывалась пелена облаков, проглядывало солнце. Дорога была грязна, еле пролезешь в болотных сапогах, а лес с обеих сторон просеки чист, вымыт и высок. Наступало бабье лето, а желтой листвы виднелось еще мало. Анатолий шел, охлаждаясь под мелким и редким дождичком, думал об обиде, нанесенной ему дочерью, злился, ругался и жалел себя.

Дружка Анатолий застал за работой — тот готовился резать поросенка. По времени было слишком рано и слишком тепло, но у поросенка сделалось что-то с задними ногами, и ветеринар посоветовал забить. Вдвоем освежевали здоровенного кабана, поджарили свежей печенки, сели выпивать. И тут Анатолий рассказал дружку о своем горе.

— Первому тебе, конечно, говорю, — закончил он. — Да ведь скоро все узнают. Шила в мешке не утаишь. Та же Тонька Винтовка, если что до нее дойдет, по всему поселку разнесет. Вот оно как.

Сидели, молчали. Тихо было в чисто прибранной избе, только будильник постукивал. Хозяйка ушла к соседям. Даже кот выпросился на улицу. Сидели два приятеля за небольшим столом друг против друга. В окно, у которого стоял стол, заглядывали ветки небольшой северной яблоньки с мелкими красноватыми яблочками, а дальше виден был огород, поле и крутой поворот Ветлуги. Раз ветрил ось, вышло из-за облаков солнце, и Ветлуга под вечер стала на изгибе голубой, на дальнем плесе блестящей, а под крутояром противоположного берега маслянисто-черной.

— Не то, Вася, обидно, — говорил Анатолий, поглядывая в окно и начиная хмелеть, — что не доучилась. А вот почему не доучилась! Не всем же, понимаешь, высшее. Мы вот, скажем, с тобой, сам знаешь, какой курс прошли. А живем и работаем не хуже людей. Если бы способности у ней не хватило, здоровья там, денег… Да пусть просто бы лень стало! Приезжай. По-ожалуйста. Сам знаешь, у нас на лесопункте работы во… по горло. Не говоря уже у вас, в колхозе. И заработать очень даже нормально можно. Да и там, у нее, в городе, не хочешь учиться — работы завались. Так ведь не учиться, не работать, а гулять! Эх-ха!