Медеу Сарсекеев - Клад

Были остановки в этом шествии к нынешнему триумфу уюта и красоты, были. Приходилось замораживать хорошо начатое здание. Перекидывали с одного объекта на другой то людей, то средства… Посылали, иногда тайком, в нарушение порядка, всегда дефицитный транспорт за какой-то недостающей балкой или калорифером… Получали выговора и предупреждения… Принимал Кали и такие «поздравления» — сквозь зубы от своего начальства, — что пострашнее выговора… Но никогда в своих думах не оставлял города на произвол судьбы. Город был его детищем — самым трудным и оттого самым любимым. Зато в нынешние времена Жаксыбеков может сказать, не скрывая радости, а иногда предательской слезы: в каждом камне, положенном в этом доме, есть частица его нервов и крови. Конечно, не обошлось без участия всех — от взрослых до школьников. Всяк может сказать, что и он строил… Всем им, поодиночке и вместе взятым, Актас стал родным гнездовьем, очагом, местом прибежища и мечтаний о грядущем.

Ярко поблескивает большой красной звездой на квадратной башне Вторая обогатительная фабрика… Ее возводили будто храм — так поверили в необходимость этого сооружения для нужд металлургов. Ставили на век, не меньше… Кали помнит день, когда в корпуса дали ток и они ожили, вздрогнули в утробе цехов механизмы… Второе десятилетие детище это не знает устали, воюет с ненужными камнями, отделяя их от драгоценной руды. А сколько кровушки попила из него эта «дура», как называли непривычное сооружение монтажники? Перед тем как заложить первый камень, Жаксыбекову пришлось ломать копья с министерскими чиновниками, защищать проект в Госплане, писать объяснения, рапорты, просить прибавки средств, случалось, угрожать отставкой…

«Обогатилка» будто прислушивалась к спорам о ней, сама набиралась от людей мудрости. Она скорее, чем ожидали, оправдала затраты и теперь гонит заводам отменное сырье, заставляет привыкать к своему нескладному имени.

Чуть ближе фабрики, между двух сопок, обозначен во тьме контур высокой башни. Это копер шахты номер один, поднятый на месте самой древней среди здешних копален. Мощь рудника не угадать по рудничным зданиям. Чтобы узнать щедрость здешних пластов, нужно спуститься в подземелье, пройти десять километров по штрекам, постоять на погрузочном дворе, полюбоваться мерцающими отблесками конвейеров. Лишь опытный глаз добытчика способен определить, сколько вагонов руды в сутки выходит через горловину подъемника на-гора!..

Левее рудничного двора, на самой кромке сопки, мерцают огоньки Акбулакского рудника. Этот богатырь совсем юн — десяти лет от роду. Молод, но мускулист, здоров и шумлив своими вентиляторами. Его давно назвали кормильцем всего комбината!

Оба старых рудника, да и молодой гигант — Акбулакский, что братья, не равные веком, соперничая друг с другом, оберегают славу горняцкого поселения. Их подпирает своими мускулами весь город. Но вот появились первые признаки оскудения, и рудники устало притихли. Гибель копален означала бы конец и Актасу. Жемчужина края должна сначала лишиться былого блеска, затем успокоиться навсегда, превратиться в мертвый, покинутый людьми бивуак из камня… С азартом выгребая сырьевые рудники, идущие из глубин, люди доскреблись в исполинских погребах до самого донышка. Если верить оракулам последних экспертиз, ресурсов достанет лишь на пять-шесть лет. А потом?

Карьеры близ Кумисты продержатся чуть больше. Первомайское месторождение исчерпается почти одновременно. Староактасский тоже на пределе… Значит, комбинат со всей мощью двух «обогатилок» сядет на иждивение единственного Акбулакского рудника. Горнякам его по части извлечения сырья удали не занимать, но, как говорят, один в поле — не воин. От такого исхода многолетней битвы за металл знобко становится на душе Жаксыбекова. Неистовый директор в тревожных размышлениях всегда выходил на Акбулак, но тут же отступал пугливо, ища поддержки. Мысли путались, охватывало нетерпение, желание действовать.

Как ни странно, Кали долго внушал себе веру в удачу геологов, в случай. Он не мог представить свой город пустынным, покинутым людьми. «Зачем в таком случае клянчили средства, напрягали мысль архитекторов, рвали жилы людям и машинам?.. Кто взбудоражил этой идеей всю республику?.. Не ты ли, Жаксыбеков? Если ты — ищи ответа на неизбежный вопрос: на чем перебиваться городу, загнанному в глухое межгорье?»

Да, были и ободряющие прогнозы. Жаксыбеков своими глазами видел заключения специалистов. Там говорилось: местной руды хватит на сто и двести лет. Другие высказывались осторожнее — до конца нашего столетия…

Геологи плохо считали, а горняки брали больше, чем полагалось. Такое впопыхах бывает. Часть нетронутой руды шла на целики [31] Опорный столб. , оставалась в завалах. Ее уже не извлечь оттуда.

Актасский комбинат не сразу стал опорой городу. Силу флагмана индустрии на востоке республики он набирал постепенно. О нем все чаще вспоминали в докладах и годовых отчетах министерства. За каких-нибудь пятнадцать лет дважды отмечали орденами. Слава досталась нелегко. Выпадали целые кварталы, когда план едва тянули. Выходит, не так уж перекрыли против нормы? Дело, видно, в другом. Эксперты ЦКЗ [32] Центральная госкомиссия по запасам. неверно определили объем запасов. Не подтвердились прогнозы на этот счет. Редко, но и такое случается. На ком бы ни лежала вина за недогляд, горняк не может жить лишь сегодняшним днем. Добычной месяц, квартал, даже год дли него не гарантия благополучия. Проходчики должны пробить ходки к будущему забою за три-четыре месяца до начала выемки сырья. Всему комбинату с громоздкой системой подземных работ необходимо видеть себя в будущем на два, три, а то и пять лет вперед. Неясность и всякая смута на этот счет осядет в душе рабочего человека туманом.

Жаксыбеков рассуждал дальше: заговорят о завтрашнем дне комбината или воздержатся от таких разговоров в обкоме, он, директор, напомнит о своих тревогах сам. Он обязан это сделать. За ним город со стотысячным населением, где каждый житель, от школьника до глубокого старца, ждет решения своей судьбы. Им нет дела до того, кто там просчитался в определении запасов сырья. Одни ошиблись, другие обязаны поправить. Таков закон нашей жизни. Город — не человек. Его не свезешь на кладбище, когда умрет. И вообще смерть города это что-то совсем новое, чуждое здравому смыслу и логике. Личный опыт Жаксыбекова, наконец, интуиция знатока недр подсказывали ему нечто спасительное. Директор верил в землю, по которой ходил. Она еще никогда не подводила его. И сам, не ожидая указаний сверху, по своему неотступному решению уже начал кое-какие шаги в этом направлении.