Медеу Сарсекеев - Клад

Казыбек уже не однажды слышал такие разговоры.

— Таир Унисьянович, я намного младше вас… И пришел за советом, даже с надеждой на соучастие. — Казыбек едва проталкивал сквозь горло застрявшие где-то слова. — Короче, пойдемте вместе к Ильясу Мурзаевичу.

Шибынтаев угрюмо слушал, нервно постукивая пальцем по столу.

— Неужели мы с вами вдвоем не уговорим шефа, — продолжал Казыбек. — От вас потребуется самая мизерная помощь: открыть начальственные двери и протолкнуть через порог. А там уж я сам паду ниц, объясню, уговорю. Вы только поддакивайте в кабинете «бога» самую малость.

Шибынтаев ерзнул на стуле.

— Все ясно! — пробасил без всякого энтузиазма. — Значит, пошел на приступ. И против кого, знал бы! Ведь Кудайбергенов… Ах, ну тебя! Не хочу руки пачкать в твоей крови. — Он вскочил на ноги, заколотил руками в грудь. — Не хочу, понимаешь?

— Да ведь не я — первый! — убеждал Казыбек. — Пусть наживу с десяток противников среди нашего брата. Дадут под зад… Что я теряю? Ну, пошлете, как штрафника, в медвежий угол. Пойду в любую партию рядовым.

— Десяток врагов — это тьфу! — произнес с яростью Шибынтаев. — Один среди них — опаснее льва. Тебе известна тема диссертации Ильяса Мурзаевича?

— Ну, более-менее… Когда-то помогал ему в подборе материалов.

— Потому и советую: заткни себе рот! — выкрикнул главный. — Ты только помогал, а писал диссертацию он. Знай же: она ведь зачтена! Шеф наш получил докторскую степень, пожинает соответствующие плоды. А ты прешь на него вспять, свалить пытаешься. Таких начальство не любит, выставляет за дверь, случается — преследует, мстит! С твоим опытом разведки…

— Что с моим опытом? — перебил вопросом Казыбек. — Уходить в другой регион? Бежать с горячей точки? Не по мне это все!

— Перетерпеть… Перетерпеть… — мягким голосом, почти просительно нашептывал Таир Унисьянович, заглядывая в глаза Казыбеку.

— Молча снести заведомую ложь, сказанную в твоем присутствии, — с иронией над собою проговорил Казтуганов, будто грех такой уже произошел, — смириться со злом, согласиться без борьбы, даже без попытки доказать истину… А потом как жить? — Он на минуту задумался. — Ну, а если Ильяс Мурзаевич сам после защиты диссертации, а то и в процессе работы над нею понял ошибку? Возможно, казнится, ждет, когда кто-то придет ему на помощь, подаст руку? Разве не случается?

— Это Кудайбергенов-то казнится? Он скорее всех вокруг изуродует, вставших на пути, чем признает себя неправым.

Высказав такое, Шибынтаев пугливо оглянулся на дверь.

— Пусть бьет! Я — иду! — заявил Казыбек.

— Хорошо! Выпрошу для тебя аудиенцию! — вдруг согласился Шибынтаев. — Теперь скажи мне, как брат брату, мы ведь из одного рода, не забывай… Сам-то веришь ты в эти глубинные руды? А если он скажет: «Черт с тобою, Казтуганов, разрешаю! Иди на десяток скважин…» А у тебя — все мимо! Не боишься?

Шибынтаев говорил истинную правду, и в своих опасениях он был отнюдь не нов.

— Неужто вы, Таке, всегда знаете, чем закончится любой наш поиск? — почти с отчаянием проговорил Казыбек.

Видя, как нелегко сейчас упрямому визитеру, Шибынтаев перешел на прямой инструктаж:

— Послушай, Казыбек… Каким бы ни сложился у вас разговор с Ильясом, возьми в толк: генеральный и впрямь не может, не имеет права перечеркнуть решение технического совета, а оно не в твою пользу. Говоря откровенно, в нынешней ситуации надо было бы тебе на год-два угомониться. Пусть улеглись бы страсти… Особенно страсти! — подчеркнул он. — Ты ведь сам себе навредил, начал поучать на заседании старших, язвить, доказывать, что ты умнее других. Тех, что умничают на людском кругу, всегда считают… чудаками, не больше. Так вот…

— Таке! — перебил его Казыбек. — Вы пойдете со мною к директору?

— Только не сейчас! — взмолился главный геолог, кивнув на кипу бумаг, лежавшую на столе. — Видишь, сколько проектов набросали, и во все полагается вникнуть. Приходи на следующей неделе, так и быть. Грешен! Люблю с детства смотреть на петушиные бои. На мое участие в вашем поединке не надейся. С тобою куда ни шло. В крайнем случае схватишь выговорок за настырность… А на меня «бог» поведет недовольным оком — считай, голова долой. У меня она одна. Впрочем, не голова уже, только шея. На шее куча детей. Может, и порезвился бы в сотворении глупостей, молодость вспомнил, да детки не велят… Усек теперь мою философию? Приходи после понедельника.

— Я уже записался на прием. Завтра к семнадцати велено явиться.

Шибынтаев изумленно выпучил глаза.

При всех оговорках насчет гневной натуры Кудайбергенова Казыбек продолжал верить в рассудок генерального. Мощь его ума не однажды заставляла содрогнуться весь интеллектуальный мир окружения. Краткое решение собравшихся по обсуждаемому проекту Казтуганова мог прочесть вполглаза, не вникая в суть. Принять к сведению и тут же выбросить из головы мальчишеские потуги геолога. В чьей-либо устной передаче ход заседания мог превратиться в развлекательную картину: один молодой человек вступает в спор против десятка знатных людей объединения и солидных практиков.

До этой встречи с генеральным Казыбек близко с ним не встречался. Разве в дни открытия Шокпара… Но тогда Ильясу было не до него. Казыбеку — тоже. Отзывы о шефе доходили чаще всего уважительные: пообещает кому — сделает; заспорит со старшими — свою правоту докажет. И скуп, и щедр. Нечто бойцовское в характере повелителя рудного края было по душе Казыбеку. Актасский геолог предполагал найти в своем шефе единомышленника в отстаивании истины.

Авторитет Кудайбергенова лет десять тому назад резко подскочил в глазах поклонников его таланта, когда в числе ведущих геологов страны ему дали Государственную премию. Защита им докторской диссертации, наоборот, многих удивила. Ильяс Мурзаевич безнадежно упустил время для научных трудов, ушел в года. Вокруг уже поговаривали о скорых проводах на отдых, и вдруг — поползновения в науке… Ясное дело: докторская прошла будто по маслу. Разговоры об этом случае из биографии Кудайбергенова долго не утихали, обрастая невыгодными для соискателя слухами, вплоть до анекдотов.

Что ни говорили бы люди о своем шефе, объединение устало от его руководства. Тихонько увядали под его рукой, поиздержавшись идеями, отбывали на пенсию коллеги, младшие по возрасту замы, а он все сидел в кресле, будто получил его по наследству.

Применительно к своим заботам о проходке вглубь Казтуганов находил нынешнюю расстановку сил на геологическом «парнасе» в какой-то мере выгодной: если Кудайбергенов не собирается уходить, первейший долг службы велит ему по-крупному мыслить о завтрашнем дне рудников и заводов, действующих в пределах его обслуживания. Ильяс-ага сознает, наверное, свою миссию: он обязан отчетливее других видеть нависшую над Актасским комбинатом беду. А коли так, спасибо за любое участие в предотвращении беды!