Алла Драбкина - ...и чуть впереди

— На три!

— Ну, на два с половиной!

— Уже в бой! Во здорово!

— Я бы тоже пошел! — Купчинкину и тут не промолчать.

— А ты думаешь, ты бы знал, за что воевать? — спрашивает Маша.

— Так ясно ж — за революцию.

— Это сейчас ясно, а тогда, думаешь, разобрался бы?

— Что ты, Купчинкин, — смеется Андрюша Новиков, — лучше за каких-нибудь зеленых! Симпатичные такие мужички, чего захотят — то и делают. Умываться не любят, книжки не читают. Анархия — мать порядка. Захотел бабу стукнуть — пожалуйста, тоже можно. Это как раз по тебе.

— Я один раз только стукнул, — прогудел Купчинкин.

— Где один, там и два!

— Ну что вы все на одного! — вдруг зарыдал Купчинкин.

— Ребята, перестаньте! Что вы все на него? Что он, хуже всех? — прикрикнула Маша.

Купчинкин от этих слов зажалел себя еще больше, разревелся еще пуще. Побежал.

— Ну, рады? — спросила Маша. — А, между прочим, кто за вас территорию подметает? Может ты, Сережа? Или Лобанов? А я почему-то Купчинкина за этим делом вижу.

— Да мы же так просто, — развел руками Андрюшка.

— Разобраться в том, в чем без вас разобрались, вам кажется легко, а когда надо в своих делах чуткими оказаться — вы и молчок, все забываете. Помните, как Аркадий Гайдар заступился за Костю Кудрявцева?

— Ну и зря заступался, — буркнул Женька Лобанов, — случай пришел, и этот Костя таким трусом и рабом оказался… Об таких и руки нечего пачкать… Предадут ни за грош.

— Человек не рождается трусом и рабом. Просто одни люди послабее, другие посильнее, и если слабым не помогать — они становятся трусами…

— Вот еще. Помогать… — Женька махнул рукой с полным презрением к такому предложению.

Однако в тот же день Маша заметила, что ребята все вьются вокруг Купчинкина. Она не была уверена, что сегодняшний урок подействует на них во всех подобных случаях, ведь рефлекс доброты — рефлекс условный и вырабатывается трудом и терпением.

Но, к счастью, неусыпная Нина Ивановна со своим служебным рвением неожиданно пришла Маше на помощь.

— Мария Игоревна, вы совсем девочка, я понимаю, вам трудно. Я договорилась со Степаном Ивановичем, чтобы он взял Купчинкина в свой отряд.

— Но я не хочу, чтобы у меня взяли Купчинкина!

— Но ведь мальчики вашего отряда его избили!

— Да не избили вовсе, а стукнули пару раз. Да и давно это было. В этом я сама виновата. Он ударил девочку, до крови расшиб нос, а я сказала, что, будь я его ровесницей, я бы его отлупила. Ребята, очевидно, услышали, ну и…

— То есть, вы подстрекали на избиение? Час от часу не легче! А вчера мальчик опять был в слезах.

— Вчера его не били, случайно обидели. А девочек трогать нельзя, он это запомнит.

— Потрясающе! Товарищи, все слышали? Девочки, мальчики… Они же дети! Они не должны даже догадываться, что между ними есть какая-то разница.

— Вы абсолютно правы, Нина Ивановна, — серьезным голосом сказала Нора Семеновна. — В Америке, говорят, существует даже несколько видов борьбы между мужчиной и женщиной. На ринге.

От такого сравнения Нина Ивановна вздрогнула и прикрыла летучку, заметив, однако, что мнения своего не изменила. Маша спорить не стала. У нее был на этот счет несколько рискованный, но свой план.

— Вот, ребята, у нас хотят забрать Купчинкина, — сказала она в отряде.

— Как это — забрать?

— Степан Иванович согласен его взять. У нас ведь Купчинкина обижают, ни во что не ставят, а во втором отряде ребята взрослые.

— Да как же это можно? Забрать Купчинкина? Ребята, а? — Андрюшка Новиков испуганно смотрел на остальных.

— Он у меня в номере танцует! — выкрикнул Витька Шорохов. — Я не могу без Купчинкина.

— И мне помогает с кроликами! — сказала Нина Клейменова.

— Мы его любим! — сказала Верка Сучкова и покраснела.

Купчинкин тоже покраснел. Судя по его реакции, о своей незаменимости он не имел никакого представления до настоящей минуты.

— Так что же вы намерены делать? — спросила Маша.

— Ребята! Чего будем делать? — Витька Шорохов с веселым гневом оглядел ребят.

— Не отдадим!

— Не отдадим — раз, не отдадим — два, не отдадим — три! Против нет! Воздержавшихся нет! Все за, — Витька орал на весь лагерь.

— Может, кого другого вместо него отдадим? — улыбнулась Маша.

— Наших? Да никому…

Наших, наших… Научить их этому «наши». Чтоб всерьез. Когда появляются «наши» — многое становится лучше, проще и радостней.

Купчинкин стоял и лыбился до ушей.

«Ему было шестнадцать, а под его началом — четыре тысячи человек: выписанные из лазаретов бойцы, остатки истребленных, разбитых наших частей, пойманные дезертиры.

Он учил солдат стрельбе, дисциплине, формируя отряды, которые тут же отправлялись на фронт — под Кронштадт, где начался мятеж, на Тамбовщину, где восстали банды Антонова.

А в июне двадцать первого на Тамбовщину послали его самого».

Читать ребятам такие вещи кажется Маше жестоким. Сидят, завистливо облизывая сухие губы.

— Хотя бы в поход пустили! — страстно рычит Витька Шорохов.

Какой же тут поход, если даже за то, что каждый день ходят в лес, и то влетает. И не только от Нины Ивановны — некоторые воспитатели ее поддерживают. Приехали сюда не работать, а отдыхать. Навезли своих детей и бабушек. Торчат на территории, придумывают всякие занудства, только чтобы не нести лишней ответственности. Машу осуждают. Виктор Михайлович правильно объяснил, почему:

— Ты пойми, чудак человек, ты их всех беспокоишь. Наши ходят в лес — их дети шумят, тоже хотят. А им лень…

Маше не лень ходить. Наоборот, сидеть на территории — тяжело, день тянется долго. А теперь еще эта книга. Маша даже не знала, что чтение так подействует на ребят. Да что там на ребят — и на нее действует.

Она на два года старше мальчишки, командовавшего полком. И что же? Капитулировать перед какой-то Ниной Ивановной?

Раздразнила ребят — а дальше что? А дальше собирай их на сбор, где гвоздем программы будет выступление старого дяденьки Беспрозванного, который обошел со своими воспоминаниями все школы. Конечно, старик он стоящий, все, что о нем известно, заслуживает уважения, но говорить совсем не умеет: шпарит наизусть газетными абзацами. Наверное, думает, что так лучше. А почему же не думать, что так и надо, если никто ему не сказал, как разговаривать с детьми? Приглашают к детям, а меньше всего думают о детях. Почему-то так положено — и никаких гвоздей.

Вот и председатель отряда Люда Кокорева думает, что так и надо.

Нет, не таким должен быть председатель отряда! Ах, если бы сейчас устроить перевыборы, уж Маша постаралась бы, чтоб они прошли иначе. Чтоб выбрали настоящих вожаков, а не этих, которых выбрали по инерции. Наследие Эльзы Георгиевны. Она любила таких аккуратных.