Алла Драбкина - ...и чуть впереди

Поход получился совсем не такой, о каком мечтала Маша.

Начать с того, что Люда Кокорева, вернувшись к своим обязанностям вожака, начала на всех покрикивать, высказывать замечания, дергать ребят по пустякам.

— Люда! Зачем ты кричишь?

— Ай, они же все такие — без крика не понимают.

— Кто «они»?

— Да ребята.

Пойти наперекор приказу Нины Ивановны Маша не могла, потому что ребята этот приказ слышали, а подрывать авторитет начальства, что бы там ни было, неэтично. Хотя, с другой стороны, если уж Нина Ивановна так беспардонно опрокинула ребячье самоуправление — почему бы назло ей не настоять на своем?

Но Маша чувствовала — нельзя. Втягивать ребят в любые дрязги — будь то квартирные или педагогические — никто не имеет права. Да и вообще, неприятно смотреть на детей, обсуждающих чьи-то отношения. Может, путь это и легкий, но нехороший.

— Что-то наши там в лагере делают? — говорили в строю.

— Но почему же Лобан больной? Нисколько он не больной.

— Откуда ты знаешь, может, у него скрытая язва или даже рак…

— Вы, мальчишки, дураки… С ума сошли, какой рак…

Тихий Иван Иваныч все норовил взять чей-нибудь рюкзак, смущенно объясняя, что дети устали.

— Не болтайте, — сердито шептала ему Маша. — Чтоб сами несли, а иначе зачем поход?

Песня тоже получилась не особенно, без Витьки Шорохова все звучало не так.

— Песню! — пыталась командовать Люда Кокорева.

Это самое «чьи вы» звучало тихо, вяло как-то, будто и правда это птица чирикает, а не ребята поют…

— Купчинкина, ты что молчишь?

Люда Кокорева шутила. Она была на ножах с Веркой Сучковой и, чтоб позлить Верку, обзывала ее Купчинкиной, напоминая тем самым про неприятную для Верки влюбленность Купчинкина.

— Прекрати! — со злостью прикрикнула Маша.

…На ночлег остановились в лесу, когда уже начинало темнеть. Разделили ребят на три группы: по костру, по ужину и по строительству палаток. Тихий Иван Иваныч поспевал везде. Ни разу не повысив голоса, не рассердившись ни разу, быстро и ловко вбивал в землю колья, в то же самое время укладывал дрова в костре, чтобы можно было зажечь одной спичкой, тут же вскрывал банки с консервами — будто он был не один Иван Иваныч, а сразу три Ивана Иваныча.

Вообще в характере его была одна симпатичная черта: когда он что-то делал, то всем хотелось тут же делать то же самое, что он. Уж очень он был ловок и красив в работе. Аппетитно он работал. Наверное, это благодаря ему все так быстро и славно получалось.

— Я спец по походам… Мы летом всегда с заводскими с нашими ходим, — объяснял он.

Ночь была теплая, мягко туманная. Иван Иваныч сидел у костра, поддерживал огонь и плел корзину из прутьев. Маша с Виктором Михалычем тоже решили не спать. Как там ни говори, а вдруг, и правда, какой-нибудь «всякий случай». Из палатки вылез Сережка Муромцев.

— Надо часовых! — сказал он — Что за костер без часовых!

Договорились, что всю ночь будут стоять часовые. Два человека по часу. Первыми пустили девочек — поначалу не так хочется спать. Маша же решила не спать вообще.

Ночь становилась холодной, роса была обильной, глаза слипались.

Неслышными шагами пришла к Маше Верка Сучкова.

— Мария Игоревна, я посижу с вами… Такая ночь красивая.

— Посиди. Ты тепло одета?

— Да.

Верка хотела что-то спросить, но явно стеснялась.

— Мария Игоревна, а какого вы поэта любите?

— Многих.

— Я тоже многих. А Маяковского любите?

— Да, наверное.

— А Есенина?

— Люблю.

— Мария Игоревна…

— Ну что, говори, не бойся.

— Я вот… Хотите, стих прочту? Мой…

— Ну, прочти.

Верка откашлялась.

— Хорошие стихи, — улыбнулась Маша.

Конечно, кое в чем Верка напутала. Но это ерунда. Просто приятно, когда у двенадцатилетнего человека есть душа, он что-то чувствует и даже робко пытается выразить то, что чувствует.

— Только не говорите никому, что я написала, а то эта Кокорева заставит читать на сборе.

— Ладно, не скажу.

— Ну, я тогда пошла.

— Иди, Верка…

Маша обняла Верку, поцеловала, Верка смутилась.

— Я иду?

— Иди.

Спать хотелось все больше. Сменилось уже три смены часовых. Иван Иванович невозмутимо плел корзину. Виктор Михалыч спал — поспать он был не дурак.

Ах, как хотелось спать! Но было неудобно перед Иваном Иванычем. И Маша не спала. Понимала она теперь, почему многие из педагогов не рвутся в поход. Не спи ночь, возись с палатками, следи, чтоб не напились воды из болота. Токарь откажется делать трудную деталь — не заработает, будет считаться бездельником. А бездельники от педагогики будут приводить миллион доводов в свою пользу, и только для того, чтобы лишний раз не оторваться от стула.

Интересно, как там в лагере? Наверное, ходят по лагерю скучные Женька, Андрей, Купчинкин, Витька. Хотя нет, сейчас они спят. К тому же, когда отряд выходил из лагеря, они не выглядели скучными. Весело! Четверо — на весь павильон. Сторожит их Лидия Яковлевна.

…Очнулась Маша от крика.

— Убиты! Убиты! — слышался голос Витьки Шорохова. — Все убиты! Эх вы, бойцы…

Откуда тут мог взяться Шорохов?

— Не оправдывайтесь, все убиты…

Маша побежала к палатке.

У входа в палатку стояли все четверо: Андрей, Женька, Купчинкин и Витька.

— Как вы сюда попали?

— А что у вас за часовые, Мария Игоревна? — вместо ответа сказал Женька Лобанов.

— Откуда вы взялись?

— Следом пришли. А часовые ваши дрыхнут — хоть всех перебей.

— Ага, — подтвердил Витька, — так и спят, кто где упал. Ну и дисциплина…

— Вы… убежали из лагеря? Да как вы…

— Но мы же здоровые, Мария Игоревна! — сказал Андрюшка. — Да я же в жизни ничем не болел…

— И я не болел, — сказал Купчинкин.

Что было делать, если они говорили правду? Назвать правду ложью, черное — белым? Балансировать между отрядом и начальством? А если пришла пора сделать выбор?

— Подъем! — заорала Маша.

— С ума сошла? — прошептал Виктор Михалыч.

— Испугался? Выходим на тропу войны.

— Ох, с кем я связался, — проворчал Виктор Михалыч.

— То ли еще будет, Витечка!

…К месту сбора подошли, когда автобус из лагеря уже прибыл.

Зловещая Нина Ивановна их уже поджидала.

— Как вы это объясните? — без предисловий спросила она.