Иван Краснобрыжий - Аленкин клад. Повести

Мне захотелось крикнуть: «Хватит!» Аленка шепотом взмолилась:

— Не перебивай! Ты нас погубишь!

Гукин, не щадя голосовых связок, выкрикивал строчки, жестикулировал, тряс всклокоченной головой. По отдельным словам я понял, что он и звезды, и луну, и солнце в карманах носит. А что касается морей, океанов и «протчих» водоемов, он может слить их в один бокал и, если захочет, в день опохмелки тремя глотками осушит хрустальный кубок с «влагой водяной».

Минут через пятнадцать Гукин сделал передышку, снисходительно посмотрел на нас и предложил оценить еще одну главу из лирико-драматической трилогии. Я понял, что возражать бесполезно, махнул рукой. Валяй, мол, паря!

Все было в Гукинской любви: и страхи нечеловеческие, и океаны «ревности-ревнистой», и «смерчи-ураганы», и… Ей только не хватало одного: чудного мгновенья.

«Ну как?» — глазами спросил меня Гукин.

— Браво! Браво, Антон Сидорович! — зааплодировала Аленка, подмигивая мне. — Прочитайте еще что-нибудь.

— Хочется послушать более компетентных товарищей, — охрипшим голосом произнес Гукин.

— Мне больше корреспонденции строчить приходится, — покривил я душой. — Но зерно у вас есть. Есть и полова. Половы, пожалуй, больше. В нашем деле ведь как бывает: тонну бумаги изведешь — два свежих слова добудешь.

— Я о своей поэзии, — не унимался Гукин. — Лично вам нравится?

— Потрясен! Честное слово, потрясен!

— Варимся, так сказать, в собственном соку. Настоящих ценителей поэзии среди наших камнещупов не встретишь. Сам — поэт, и критик, и слушатель. Прямо скажу: не легко! Но я духом не падаю! Да, кстати, а вы как в наших краях оказались? Сюжетиков, так сказать, подхватить свеженьких прилетели? Этого добра здесь навалом! Желаете, я вам сотню подарю!

— Беда у нас, Антон Сидорович, — заторопилась Аленка. — Большая беда! Криница в тайге умирает. И продукты кончились…

— Почему не связались по рации?

— Она испортилась. Помогите, Антон Сидорович. Вся надежда только на вас.

Гукин помрачнел и вопросительно посмотрел на меня. Я понял, что он, набивая себе цену, хочет услышать мою просьбу, и поддержал Аленку:

— Действительно, дело дрянь. Надо как-то развернуться побыстрее.

— Я всех рабочих в город отпустил. И вертолетчики на рыбалку подались.

— Рабочих заменим мы, — не отступала Аленка. — Вертолетчиков сиреной можно вызвать.

Гукин потер ладонью толстую шею и, не претендуя на гонорар, поинтересовался, как «протолкнуть» в печать отрывочек из романа, затем согласился отпустить продукты.

— А рацию? — напомнила Аленка.

— Ладно!

— Я всегда говорила: поэты — чуткие люди! И палаток бы новеньких парочку. К нам приехали на практику московские студентки. Сами понимаете, неудобно девушкам вместе с мужчинами спать.

— Хорошенькие? — приосанился Гукин. — Надо заглянуть к вам: бытом, так сказать, поинтересоваться, тем-сем…

— Прилетайте, Антон Сидорович. Стихи девушкам почитаете. У нас такая скука!..

— Я стихами не балуюсь. Я в эпическом плане вкалываю.

— Тем лучше! Мы будем ждать, Антон Сидорович. Чур не обманывать!

Шутками, прибаутками и напускной серьезностью Аленка добилась своего. Гукин открыл склад, заполнил накладные и, указав пальцем на ящики, разрешил загружать вертолет.

— Без веса? — удивилась Аленка. — Нет, Антон Сидорович, так дело не пойдет. Вдруг сами себя надуете?

Гукину протест явно не понравился, но отступать было некуда. Мы взвесили продукты, проставили в накладных фактическое их количество и начали выносить ящики из склада. Гукин, мурлыкая, прохаживался вокруг стола и косился на Аленку. Она делала вид, что не замечает его недовольства, интересовалась:

— Вы и песни сочиняете, Антон Сидорович?

— Я сказал ясно: мелочью не занимаюсь!

— А я думала… — притворно вздохнула Аленка. — Вы бы попробовали, Антон Сидорович. Хороших песен мало.

— Некогда пустяковиной заниматься! Шевелитесь быстрее.

Ящики с консервами, кули с мукой, рогожевые мешки с картофелем, рацию, новенькие палатки мы стали перетаскивать к вертолету. Аленка все время старалась груз брать потяжелей, а когда я упрекнул ее за горячность, она, щуря глаза, показала мне кончик языка.

— Это не делает тебе чести.

— Ты лучше свою жену береги. С чужими вы ангелы, а своих жен… Скажешь, я не права?

На эту тему у нас с Аленкой разгорелся спор. Я не знаю, кто бы в нем одержал верх. Перепалку вскоре пришлось прекратить. После воя сирены, запыхавшись, на базу прибежали вертолетчики. Аленка мне приказала держать язык за зубами и начала их умолять немедленно вылететь в лагерь. Вертолетчики уточнили квадрат на карте, и мы через несколько минут поднялись в воздух.

В кабине вертолета стоял такой грохот, точно мы сидели в металлической бочке, по которой колотили палками. Аленка, глядя на меня, шевелила губами. Я коснулся пальцами ушей: дескать, ничего не слышу. Она вынула из кармана куртки блокнот и карандашом написала: «Дура я, дура! Влетит мне от Елисеевича по первое число. И поделом!»

Я ответил:

«Победителей не судят».

Она прочитала и, улыбаясь, написала:

«Я бы так никогда не поступила. Гукин — это тип! Жаль вертолетчиков. Они ребята — во!»

Час путешествия на вертолете мне показался вечностью. Когда он завис в одной точке и пошел на снижение, я несказанно обрадовался. Вертолет наконец коснулся колесами земли, взревел еще раз и затих.

В ушах у меня стоял звон и шум. Я не заметил, когда открылась дверца в брюхе вертолета, и, услышав радостные голоса, обернулся. Первым в дверцах показался сияющий Криница. Не обращая на меня внимания, он крепко пожал Аленке руку.

— Ты и в огне не сгоришь, и в воде не утонешь!

Аленка похвалу выслушала спокойно, а когда Криница скомандовал геологам разгружать вертолет, спросила:

— Тимофей Елисеевич, здорово ругать будешь?

— За какие грехи? — брови у Криницы шевельнулись. — По-моему, ты благодарность заслужила. Или опять какой-нибудь фокус выкинула?

— Пришлось Гукину дым в глаза пустить. Вы же знаете этого типа!

Тимофей Елисеевич задумался и, супя кошлатые брови, спокойно произнес:

— Пора с ним кончать. Напишу докладную в управление. Начальники других партий поддержат меня.

— Я не об этом. Выгнать Гукина всегда можно. Вы его к нам рабочим переведите. Он на базе от безделья в графоманию ударился: романы в стихах сочиняет, трилогии, драмы… Вот я и предлагаю взять Гукина к нам рабочим.

— Этого еще не хватало! — побагровел Криница. — Ты, Аленка, знаешь…

Тимофей Елисеевич не договорил, что должна знать Аленка, чертыхнулся и, пожимая плечами, быстро зашагал к палаткам. Мы с Аленкой пошли за ним. Криница оглянулся и, прибавляя шагу, повернул к пылающему костру. Аленка забежала ему вперед.