Дмитрий Яблонский - Таежный бурелом

Она все помнит. Вот отец в сверкающих погонах стоит на капитанском мостике броненосца «Орел». Она с матерью машет платком: броненосец отходит в Цусиму… Тянутся годы изгнания… Японские жандармы в голубых мундирах… Отца ведут через весь город с деревянной колодкой на шее и на ногах… Нелегкая жизнь… Но он не склонил головы, устоял…

За годы изгнания она многое поняла. В редкие часы, когда отец появлялся в Токио, он все время посвящал ей. Она всегда считала себя соучастницей его больших дел, радовалась известию о революции в России.

Вера слушала, но слова Кострова ее не пугали. Страшило другое: глаза отца, сидевшего напротив нее за длинным и узким столом. «О чем он думает. Почему молчит? — неотчетливо думала Вера. — И почему у него такие страдающие, тоскливые глаза?»

Вера взяла руку отца, прижала к щеке, тихо сказала:

— Надо, папа…

И вот очень скоро они с матерью останутся одни в старом особняке генерала Власова; не будет ни друзей, ни знакомых. А впереди — все смутно, как в тумане. Из-за внезапности удара ее даже не сумели устроить на работу.

Вера прошла в гостиную, присела к роялю.

Вошла мать Агния Ильинична. Темное шерстяное платье плотно облегало начинающую полнеть фигуру.

— Что с тобой, дочка?

Вера молча указала рукой в сторону крепости, окутанной оседавшим пороховым дымом.

Шел последний день битвы за Владивосток.

…Отстреливаясь от наседавших японцев, отступала горстка бойцов. В Голубиной пади бойцы задержались.

Мимо узорчатой ограды генеральского особняка группами и в одиночку шли бойцы. Вот показалось двое парней — оба белобрысые, стройные, очень похожие один на другого.

— Вернемся — тогда скажешь ей… — продолжая разговор, сказал один из бойцов.

Вера услышала этот возглас, взмахнула рукой, как бы говоря: «Да, да, скоро вернетесь, товарищи!» Но боец по-своему расценил ее жест.

— Не радуйся, как бы плакать не пришлось!

Ненавистью сверкнули его глаза.

Вера отшатнулась. Сердце сжалось: вот первая, хлесткая пощечина, а сколько их впереди!

Постепенно выстрелы со стороны крепости стихали. Красное знамя на шпиле башни, трепетно вздрагивая, скрылось за крепостными стенами. Через несколько минут взвился звездно-полосатый стяг США.

Вера спустилась с балкона в сад.

Из рощи донеслись сухие выстрелы. Из-за сосен вылетела лошадь. Раненый красногвардеец покачнулся в седле и, падая на мостовую, зацепился ногой за стремя. Конь ударил задними ногами, дико всхрапнул и понесся по улице. Вера перелезла через ограду, повисла на болтающемся поводе, освободила ногу раненого из стремени, волоком втащила его в чащу орешника. И почти в ту же минуту из рощи на взмыленных конях выскакали трое казаков с перекинутыми через седла карабинами.

В распахнутую калитку торопливо вошел казачий вахмистр.

— Эй, ты, подойди сюда, ко мне! — сипло крикнул он.

Вера повернула голову.

— Здесь живет генерал Власов. В чем дело?

— Простите, барышня, но здесь где-то бандит скрылся.

Подошел сторож Кузьмич. Он был в матросской форме, медаль за оборону Порт-Артура сверкала на его груди. Матрос служил на «Орле», отбывал плен с Дубровиным в Северной Японии, последние годы провел у Власова в Токио.

— Ты чего здесь орешь, вахлак? — угрожающе спросил он, постукивая деревянной ногой. — Проваливай!

Вахмистр повернул коня, задержался у адресной доски. Из-за ограды донесся его недоумевающий голос:

— Вроде верно… генерал-майора Власова дом. Чуть, станичники, не влипли.

Казаки, настегивая коней, поскакали дальше. Вера вместе с Кузьмичом перенесла раненого в домик, скрытый в густой заросли амурского винограда. Пришла Агния Ильинична. С раненого стащили рубаху, развернули залитое кровью американское знамя, обернутое вокруг тела.

Красногвардеец был ранен навылет в грудную клетку.

— Умрет парнишка, легкое пулей прорвало…

Кузьмич перекрестился. Агния Ильинична стала делать перевязку.

— Военком приказал… А ну, гад, сунься… а ну, еще… — выкрикивал в бреду раненый. — Ой, мама, ты моя мама!

— Совсем мальчик! — прошептала Агния Ильинична.

— Трофей следует сберечь, — деловито сказал Кузьмич. Он плотно скатал знамя, поманил Веру пальцем.

Они прошли в глубь сада, к дуплистой липе.

— Вот здесь, Николавна!.. Не забудь. Трофей особенный, не зря мальчишка жизнью рисковал.

Тяжело грохоча коваными колесами по мостовой, потянулись артиллерийские упряжки. Мерцая палашами, ехали японские кавалеристы. С развернутыми знаменами шли белогвардейские полки в новеньких английских шинелях. Гарцевали на конях бородатые калмыковцы. В белоснежных чалмах двигались колониальные французские войска.

Костров, одетый в купеческую поддевку, шел через порт. Гремели выкатываемые с кораблей орудия. По железным трапам грохотали солдатские башмаки. Отрывистые, как удары хлыста, раздавались слова команды.

Шестидюймовое орудие медленно кренилось, сползая одним колесом с трапа. Вот-вот сорвется и исчезнет в море.

Усталые, разомлевшие от жары японские солдаты безуспешно пытались водворить пушку на место. Она дюйм за дюймом кренилась к воде.

Улицы, спускавшиеся к бухте, заполняли ломовые извозчики, грузчики, деповские рабочие.

— И куда их, мурашей, столько нагнали? Зима скоро, как мухи передохнут. Ишь, вояки! Орудию на берег вытягнуть не могут, — раздумчиво произнес кто-то мощным басом.

Костров оглянулся. Позади него стоял огромный человек с огненно-рыжей бородищей по самый пояс, с гривой таких же волос на голове, с добродушными глазами. Живот великана был туго перетянут кушаком. Ветер раздувал плисовые штаны. Расстегнутый ворот парусиновой рубахи открывал толстую шею и грудь, дочерна прожженную солнцем, заросшую курчавыми волосами. Широченные плечи возвышались над толпой на целую четверть.

— А ты взял да помог бы. Покажи рассейскую хватку, — насмешливо подзудил кто-то из зевак.

Рыжебородый великан молчал. Под рубахой пружинились, играли крепкие мускулы.

— Куда ему? У него вся сила в брюхе, как у попа.

Круглое лицо великана расплылось в улыбке. Он поднял увесистый кулак и сунул его говорившему под нос.

— Испробуй, тогда узнаешь, какая моя сила.

Вслед за этим великан подтянул плисовые шаровары и размашисто зашагал к трапу.

— А ну, отойди!

Зычный голос прокатился над морем. Муравейник вокруг орудия рассыпался. Японские солдаты задирали головы, разглядывая великана. Рыжебородый верзила встал на самом краю трапа, захватил колесо под обод, навалился плечом на корпус орудия. Через секунду пушка стала обоими колесами на трап.

Великан смахнул пот со лба и, грузно ступая, пошел к толпившимся людям.