Дмитрий Яблонский - Таежный бурелом

Шадрин, слушая начальника штаба, листал отпечатанную на машинке его докладную и все более мрачнел. Предложение об отступлении через Имано-Бикинский район грозило разгромом. Дальбюро ЦК РКП(б), учитывая это, остановило внимание командования на Успено-Шмаковском районе, где было много революционного крестьянства, находящегося в кабале зажиточного казачества. Да и случайно оброненная Радыгиным фраза о разнице между народом и воинской силой вызывала тревогу.

— Армию бьют всегда, когда в ее дела вмешиваются штатские в военных мундирах, — продолжал убеждать его Радыгин. — Не вам, бывшему офицеру, объяснять, что командующий фронтом неограниченный в своих правах диктатор. Суворов, сообразуясь с военной необходимостью, отказался подчиняться дипломатам и политикам. Кутузов вопреки воле императора дал бой Наполеону под Бородино.

Начальник штаба снова подошел к карте.

— У противника выявлены свежие резервы на Океанской, — водя по карте остро заточенным карандашом, говорил Радыгин. — В резерве корпуса генерала-майора Грэвса — десант морской пехоты адмирала Найта, двенадцатая дивизия генерала Оои, железнодорожные отряды генерала Хорвата.

— И, кажется, Лихачев, — подсказал Шадрин. — Чем он располагает?

— Данные разведки проверяются, но то, что мне известно, неутешительно. Тысяч восемь клинков при большой насыщенности легкой артиллерией и пулеметами.

— Тысяч восемь? Это, знаете ли, сила.

Шадрин на листке раскрытого блокнота быстро что-то записал. Придерживая шашку, Радыгин отошел от карты.

— Лихачев неуязвим. Подойдя к пограничным столбам, он станет выжидать подходящего момента для наступления.

Они в упор глянули друг на друга.

— Когда, Родион Михайлович, прикажете приступить к составлению нового проекта приказа? — нарушил молчание Радыгин.

— Тянуть не следует, действуйте.

— В каком порядке должны отступать воинские подразделения?

— Я жду ваших соображений. Лбом стену не прошибешь.

Радыгин собирался уже уходить, но, вспомнив о чем-то важном, остановился.

— Меня удивляет, Родион Михайлович, как с вашей проницательностью вы решились передать командование моряками Коренному? Мелко плавает боцман.

— Недостаток военных кадров — наша с вами беда…

— Есть более сведущие люди. Будем откровенны; спешенная эскадра — пока единственная воинская часть, с которой вынужден считаться противник.

Вошел адъютант, положил на стол телеграмму. Шадрин прочел, нахмурился. Сообщение для него было неприятное — уполномоченным Реввоенсовета назначался Розов. Телеграмму подписал Троцкий.

— О-о! Это хорошо в Москве решили, — сказал Радыгин.

— Что же здесь хорошего?

— Старый член партии, имеет военный опыт.

— Вы знаете Розова?

— Отлично. Вместе работали в Благовещенске, а во Владивостоке разгоняли думу.

Дверь за Радыгиным закрылась. Шадрин, покусывая губы, смотрел ему вслед, стал припоминать все, что о нем знал. Радыгин явился в ревком в тот день, когда городская дума передала Совету всю полноту власти. Надо честно признать, сделал Радыгин немало хорошего в обороне Владивостока, в укреплении отрядов Красной гвардии. В боях проявил незаурядное мужество и самообладание. Тем не менее настойчивость в навязывании заведомо порочного плана отступления на Бикино и его связи с Розовым вселяли тревогу.

Последнее время на фронте все чаще появлялись лазутчики из вражеского лагеря. Не успели устранить шпионов японского лейтенанта Такатая Кахээ, проникших в отряд Хан Чен-гера, как в бригаде Тихона Ожогина обнаружили трех белогвардейских офицеров, выдавших себя за шахтеров. Миссионеры союза христианской молодежи и Красного Креста США просачивались в воинские подразделения. При том тяжелом положении, в котором находилась отступающая в кровопролитных боях Красная гвардия, вести свою работу им было нетрудно. Возвращение Розова активизирует деятельность оппозиции.

В сенях забренчали шпоры. В дверях показалась плутовская физиономия Максимки. Размахивая наганом, он выпалил:

— Шпиёна, товарищ командующий, на заставе перехватили. По обличью зверь-казачина. Вот и оружие. А лошадь, ох, и лошадь, злее волка.

Две гранаты, шашку, маузер, карабин и цейсовский бинокль Максимка положил на стол.

Два красногвардейца ввели Бориса Кожова. По его утомленному лицу было видно, что казак проделал большой путь. Неожиданно для всех казак разразился затейливой бранью.

— Кто вы такой? — оборвал его Шадрин.

Кожов подтянулся, охватывая зорким взглядом сидевшего за столом командира, доложил:

— Сотня казаков под моим командованием захватила Шмаковский монастырь. Мне нужны пушки, надо укрепляться.

Шадрин смерил казака испытующим взглядом.

— Это надо доказать. Говорите правду. Иначе…

Кожов напряженно смотрел прямо в глаза Шадрину и молчал.

Вошел Дубровин, присел за стол, стал всматриваться в лицо Кожова.

— Врет он, товарищ командующий! — ухмыльнулся Максимка. — Врет, как сивый мерин. Ахвицер он, вот кто. Меня не проведешь, я на ихнем брате глаз поднаторил, будь здрав.

Кожов снова принялся ругаться, порываясь к Максимке.

Шадрин жестом остановил его и почему-то, еще окончательно не осмыслив события, пришел в хорошее настроение.

— Лаяться, — широко улыбаясь, сказал он, — ты мастер, а что-либо путное сказать не можешь. Казак, я вижу, бывалый, а порядка не знаешь.

Кожов чуть приободрился. Но Максимка выдернул из кармана георгиевские кресты, погоны подхорунжего и предписание войскового атамана, изъятые из седельной сумки.

Шадрин посуровел, вплотную подошел к казаку.

— Ты что нам голову морочишь? Вздерну на березовом суку. К Лихачеву прорывался? Отвечай!

Кожов тяжело дышал.

— Да раскорячь меня грозой, ежели вру!.. Погоны и кресты моей кровью политы. За защиту отечества от немцев.

Кожов и сам не представлял себе, как он помог себе последней фразой. Когда Максимка крикнул что-то насчет царских наград, Дубровин так поглядел на него, что тот, втянув в плечи взъерошенную голову, юркнул за дверь.

— Ну, хорошо, — заметил Дубровин, — ты успокойся…

— А кресты свои возьми, — добавил Шадрин. — Что ж, отпустить тебя на все четыре стороны?

— Куда пойду? В монастыре сотня ждет…

Говоря это, Кожов машинально надевал погоны и прикреплял кресты.

Заржал конь. Кожов кинулся к раскрытому окну.

— Назад! — крикнул Шадрин.

— Конь у меня там… Пятьсот верст прошел, кабы не обезножил…

— Дисциплину, подхорунжий, не знаешь! — резко кинул Шадрин.

Кожов вытянулся.

— К дисциплине, товарищ командующий, приучен с малых лет. Командир не отдаст такого приказа, если знает, что конь не поен, не кормлен. Таков устав.