Дмитрий Яблонский - Таежный бурелом

— Конь притомился… мотаешься, мотаешься…

— Колченогов, потом не обижайся, — с угрозой проговорил Кожов.

Расседлав коня, положив на солнцепек потник, он сел на пень, наблюдая, как казаки устраивались на отдых.

Колченогов топтался около своей лошади, словно поддразнивал подхорунжего. Зевнув, подтянул подпруги, покосился на Кожова. Тот с равнодушным лицом смотрел на вершины деревьев.

Подошел помощник командира сотни Кернога, прежде служивший в жуковском карательном отряде и по его просьбе направленный в действующую армию, что-то сказал. Колченогов хлестнул коня нагайкой и скрылся за деревьями.

— Шальной человек, — проговорил Кернога, подсаживаясь к Кожову. — Воли ему, подхорунжий, не давай, будь строже.

— Обломается. Храбрый казак.

— Забубенная голова, в атаманы метит.

Ночь выдалась темной, дождливой. Голодные казаки в мокрых бурках жались к кострам, грызли черемшу.

На рассвете прискакал Колченогов.

— Разведка, остерегаясь окружения, вернулась без данных, — доложил он.

Кожов скрипнул зубами.

— Я не спрашиваю, почему вернулась разведка. Потрудитесь доложить, какие силы на южном фланге фронта!

— Конь расковался, ваше благородие, не доехали.

— Эхма, горе луковое, а не разведчики, — зло кинул Кернога. — Гляди, доиграешься, Анисим. Не торопись на тот свет.

Беспечно насвистывая, Колченогов ушел. Не спавший всю ночь Кожов растянулся под кустом орешника, укрылся буркой. Через час его разбудил Кернога.

— Опять Анисим смущает народ, — хмуро доложил он.

Кожов встал, поправил оружие.

Прошли к полянке, где расположилось на отдых большинство казаков. Из-за деревьев доносились недовольные голоса.

— Наделал подхорунжий делов. Подохнем здесь. Шляемся по тайге десятые сутки, а толку нет: ни красных, ни белых, — говорил Колченогов.

Казаки сидели за картами вокруг костра, угрюмо молчали. В траве стояла опорожненная наполовину четвертная бутыль.

— Да, втянул нас подхорунжий в дельце, — раздумчиво протянул один из игроков.

Кожов решительным шагом подошел к костру.

— Ты чего ноешь, людям душу поганишь?

— А не правда, что ли? — тасуя карты, отозвался Колченогов. — Заварил брагу без хмеля, ну и хлебай сам, а мы обратно подадимся.

Кожов пнул бутыль ногой. В тишине раздался звон стекла.

— Ты ее покупал?

Колченогов бросил карты, поднялся.

— Седлай, станичники, коней! — скомандовал он. — Повинную голову и меч не секет.

Сдержав дыхание, Кожов отчеканил:

— Вперед выше своих ушей прыгни, потом командуй.

Колченогов изогнулся, вырвал клинок и бросился на Кожова. Шашки, высекая искры, скрестились. Клинок, тоненько посвистывая над головой Кожова, сбил с него черную папаху. Кожов сделал выхлест вправо. Колченогов прикрыл обухом шею, и в тот же момент стремительный кожовский удар выбил из его пальцев шашку. В руках Кожова сверкнул маузер.

Остекленевшими глазами Колченогов уставился на дуло пистолета.

— Ну как, атаман? — насмешливо спросил Кожов, надевая папаху. — По законам военного времени — расстрел… А-а?

Стиснув кулаки, Колченогов молчал.

— Не ждал я от тебя такого подвоха. Замах орлиный, а удар воробьиный, — сурово говорил он, не опуская маузер. — Сам решай, что с тобой делать.

Темные глаза Колченогова блеснули.

— Не трус, подхорунжий, стреляй.

Кожов прицелился. Колченогов побледнел.

— Буду верен товариществу, — глухо уронил он.

— Тебя я знал как хорошего товарища.

Кожов сунул маузер в кобуру. Приказал построиться.

— Воевать, станичники, собрались или в бабки играть? Кому по душе, крой с нами. Скоро через линию фронта двинем. Кто не желает, не неволю, поворачивай оглобли, к бабе на печку. Нам трусов не надо. По доброй воле решали.

Кожов прошел мимо стоящих вокруг костра казаков, заглядывая в глаза каждого.

— Давайте обсудим положение. Я могу сложить полномочия командира, пусть командует, кого изберут. Мое решение твердое, назад не пойду, виниться не в чем.

Казаки одобрительно загудели. Слова Кожова пришлись всем по душе.

Кернога подошел к Кожову, стал рядом.

Один за другим подходили и другие, становились в строй. Помедлив, на правом фланге пристроился и Колченогов.

— Буду верен товариществу, — повторил он.

— Значит, решили, назад не пойдем. Давайте изберем командира.

Поклялись казаки в верности революции. Избрали Кожова командиром.

— За доверие, станичники, спасибо, ну, а за службу — не взыщите. На войне как на войне! За невыполнение приказа, трусость и ослушание — расстрел на месте. За измену — сук березовый…

Казаки разошлись по своим местам.

Кернога с отделением двинулся на охоту: совсем отощали казаки.

На поляне, верстах в пяти от бивака, напали на оленье стадо. Рослый олень прядал ушами, вслушивался в обманчивую тишину тайги.

Казаки зашли с подветренной стороны.

Загремели выстрелы. Два оленя упало. Быстро освежевали животных, завьючили оленину на коней.

После обеда казаки повеселели. Сотня зарысила к линии фронта.

Чем ближе к фронту, тем подобраннее, суровее становился Кожов.

Тропа подошла к широкому шляху. На нем то и дело слышались человеческие голоса, стук копыт. Громыхая колесами, на передовые позиции тянулась артиллерия.

Выждав время затишья, сотня перемахнула через шлях, взобралась на горный хребет, стала спускаться в долину. Внизу в обрывистых берегах вилась Уссури. Все гуще становились заросли. Жесткие усики амурского винограда тугими кольцами охватили ветви берез, никли под тяжестью начинающих синеть ягод. Казаки на ходу срывали несозревшие гроздья, утоляли жажду.

Кем-то вспугнутая, с реки взметнулась стая уток, закружилась над тальниками. Кони раздували ноздри, беспокоились.

Казаки спешились, укрылись за кустарником. Кожов вскинул бинокль.

По проселочной дороге, что вилась среди ковылей, по противоположному берегу рысило человек двадцать. Всадники подъехали к берегу, спешились. Через ветлы, подступающие к воде, продрался одноухий казак. Осмотрел из-под ладони местность, крикнул оборачиваясь:

— Здеся, ваш благородие, брод!

Калмыковцы переправились через перекат, опустились вниз по течению и остановились на ночевку. Расседлали коней, запалили костры. Достали из седельных сумок брынзу, хлеб, фляги с молоком. Есаул с двумя подхорунжими расположились в стороне. Около них суетился одноухий казак. Торопливо поставил на пенек жестяной бачок, нарезал хлеба, поставил котелок.

Кожов, сливаясь с землей, по-пластунски прополз на край зарослей. Прислушался. Офицеры говорили о Шмаковском монастыре, где их ждали.

Кожов бесшумно вернулся к сотне. Отобрал опытных пластунов, стали ждать темноты.