Эрнст Сафонов - Избранное

Горобцу чуть за тридцать, Кукушкину под пятьдесят. Горобец спортивен, крутоплеч, белозуб, с темными, настороженно-цепкими, ускользающими от чужого взгляда глазами, и Кукушкин перед ним — со своей худобой, морщинами, блеклой кожей, изъеденными цингой в войну зубами — почти старик.

Начальник, пока ехали, уже сделал участковому несколько въедливых замечаний по службе — и тот, страдая и стыдясь, изредка покашливал, томимый желанием закурить. Но начальник не курил — приходилось терпеть.

Стыдно было инспектору не от замечаний начальника, от другого… Каким увидел его капитан, неожиданно нагрянув в воскресный день. Вот что терзало!

Он, Кукушкин, босиком, в грязной майке, таких же заляпанных штанах (до этого обмазывал глиной плетень на задах огорода), загонял во двор гусыню с гусенятами. Жена, приоткрыв дверь терраски, выставила наружу детский горшок, крикнув: «Выплесни, отец!» Генку, внука, на горшок сажала…

Он взял горшок, пошел с ним к помойной яме — и тут услышал: «Можно вас?» У ограды стоял новый, не так давно присланный из Рязани начальник райотдела капитан Горобец, к которому они еще не успели привыкнуть, — и неизвестно было, как долго тот стоял, наблюдая…

Растерявшись, он метнулся к ограде: «Товарищ капитан… Сергей Остапович… вы?!» И, дьявол побери, этот распроклятый горшок в руках: будто припаяло к ладони — так с ним и подбежал к начальнику! Опомнился, когда тот сказал: «Потрудитесь привести себя в надлежащий вид. Я к вам по службе». Повернулся и пошел в переулок, где была оставлена им машина.

Кукушкин закашлялся с надрывом, затяжно, и начальник, скосив глаза, обронил:

— На медкомиссию надо…

— Что вы, совсем нет… — Багровея, с трудом сдерживая новый приступ кашля, инспектор стал оправдываться: — От курения это. Курильщик я. Не те сигареты с утра, вот и рвут горло.

— А если преследовать придется? Какой из вас бегун? Так… называть не хочется.

— Я жилистый. — Кукушкин насупился. — А это временно, товарищ капитан.

— Бросайте курить. Впрочем…

— Слушаюсь, товарищ капитан. Постараюсь.

— …впрочем, посмотрим. Придется серьезно проанализировать вашу работу, Кукушкин.

— Пожалуйста.

— Разрешаете, значит? — В голосе начальника прозвучала издевка.

— Вам видней.

— С фактом драки на полевом стане разобрались?

— А чего там… По пьянке, товарищ капитан. Наутро помирились. Я побеседовал, внушил…

— Как у вас все просто, инспектор. «Побеседовал, внушил…» А за месяц на вашем участке шесть происшествий на почве алкоголя. Это в сводку вошло. Шесть!

— Пресекаю…

— Профилактикой надо заниматься, опираясь на общественность. Профилактикой! Создавая атмосферу презрения пьяницам… А вам где же… гуси!

— При чем здесь гуси, товарищ капитан? Сегодня выходной…

— Кто вам его дал?

— Как кто?.. Закон!

— У нас устав, служба. Я вам, товарищ старший лейтенант, выходного дня не давал… Правильно?

— Так точно.

— Да откашляйтесь вы, наконец!

— Разрешите закурить, товарищ капитан.

— Закуривайте. Только при мне — в первый и последний раз… Скажите-ка, инспектор, а Прогалино — что за село?

— Деревенька, товарищ капитан. Старичье в основном. Летом отдыхающие из города случаются. Колхозный телятник тут. И то его скоро уберут… Хорошее место, товарищ капитан. Ничего плохого не наблюдал…

«Москвич» мягко вкатил на прогалинскую улицу, посигналил ребятам, гонявшим мяч, и, осторожно объезжая стайки кур, купавшихся в дорожной пыли, сонных собак и поросят, последовал дальше. Отсюда дорога продолжалась к другим лесным поселкам. Инспектор Кукушкин, не успевший пообедать, с тоской подумал: «Начальнику что? Ему экскурсия… Хоть бы уж не шпынял тогда. И перекусим ли где?»

На выезде из деревни капитан Горобец, подавшись корпусом вперед, всматриваясь, с удивлением воскликнул:

— Это что за партизаны?

…Они клялись в любви друг другу, своей деревне, лучше которой нет деревень даже за далекими чужими морями, где бывал не раз боцман Ефим Сальников; и снова Ефим жадно целовал траву, скупые мужские слезы орошали его красное, как после хорошей бани, лицо.

Подошел и почтительно поздоровался новопоселенец — отставной военный музыкант и пчеловод-любитель Гуигин. Ему тоже налили; он послушал разговор и согласился:

— Редкой выразительности деревня.

Степан ткнул в него пальцем, похвалил:

— Он на трубе играет. Народный талант.

— Выпей с нами еще, товарищ трубач, за прошедшую в бурях жизнь, — предложил боцман Сальников и, когда тот выпил, послал его за трубой.

Степан меж тем уговаривал Ефима, чтоб он навсегда остался в Прогалине: уговаривал горячо и, чтоб окончательно сбить неуверенность боцмана, пообещал даже ему место председателя колхоза.

— Да мы, кипит-т твое молоко… как у нас? Кандидатура есть — голосуй! Кто за, кто против… подписали!.. Всех делов-то… Соглашайсь, — наступал Степан. — Обчество просит…

— У меня характеристики будут железные, — сказал Ефим. — Хоть в рамку такие характеристики вставляй.

— И вставим!

— В чемодане вроде б лимоны водились. Занюхаться кисленьким. Сейчас… минутку… надыбаю. А председателем — это ж сельхозинститут нужен. Не старое время. Без института осрамишься. Не пойдет, Степа! Вот держи-ка лимончик…

При виде желтого пахучего плода в мозгу Степана, как в карусельном вихре, пронеслись разные затуманенные картинки: учитель Сливицкий в белом пиджаке, презрительно поджавший губы, уезжает на велосипеде от его, Степановой, избы; зять Виталий полирует ветошью свой вишневый «Москвич» — и ехидно подмигивает он: что — вырос твой орех? И еще что-то крутилось, мелькало в голове, затмевая душу. Степан забыл, о чем они говорили с Ефимом, ему захотелось пожаловаться, чтоб Ефим понял, посочувствовал. Сказал он, хмурясь:

— У меня зять сволочь. В Африке он.

— Африка разная, — наставительно заметил боцман. — Правильная, еще не так, чтоб очень, и сочувствующая… всякая. Зять в СССР учился?

— А где ж!

— Обыкновенный негр?

— Кто?

— Зять твой?

— Зачем, — обиделся Степан. — У меня дочь с глазами… В Африку он посланный, а сам тутошний, из Тарасовки. Инженер. Токмо не человек…

Но высказаться ему не удалось — вернулся Гуигин с посверкивающей трубой в руках. Чтоб, наверно, не отставать от компании, на этот раз явился он тоже в фуражке — парадной военной, с сине-зеленым верхом и кирпичного цвета околышем.

Если бы кто из понимающих посмотрел теперь со стороны, сразу б определил по фуражкам, что гуляют тут морской флот, авиация и внутренние войска.

Грянули стаканы.

Полились разговоры.

Гуигин, желая явить свое искусство, встал и, напрягая раскрасневшиеся щеки, начал дуть в трубу.