Эрнст Сафонов - Избранное

«Да что же это такое, — ужаснулся бедный Петр Петрович, — это, можно тогда считать, и жизнь впустую прожита? Тоже одна видимость?..»

Так разволновался Петр Петрович до самой крайней степени, что даже как бы некий сдвиг произошел в нем: впрямь впал он в сомнение — была ли полезна обществу его многолетняя «письменная» работа? Никогда доселе подобные сомнения ничем не давали о себе знать, а тут, после встречи-разговора с Серафимой Ивановной, будто сорвал внутренний ограничитель, державший душевное равновесие на отметке «благодушие». И понесло!..

Он обманывал? Его обманывали?

Впустую, а?!

Словно на невидимую гору, на какую-то высоту, предназначенную для прозрения, подняло его — и он сверху беспощадно увидел всю мизерность, никчемность того, чему отдал годы… И было же, если не лукавить перед собой, где-то в глубинах таилось это чувство-опасение… не суровые сомнения, а именно неясное, робкое опасение, от которого отмахивался, как от случайной мухи: чем занят?.. Без дела не сижу — вон бумаг сколько! Для чего-то они нужны, если обязан их писать…

Этим спасался?

А после каждого Нового года Серафима Ивановна звонила в ближайшую школу — и оттуда прибегали розовощекие с мороза октябрята, вытаскивали из конторских шкафов вороха подшитых сводок и графиков, предписаний и заключений, отчетов и инструктивных разъяснений — и с веселыми криками волокли все это к себе на школьный двор, для сдачи в макулатуру; и он, Петр Петрович, видел, как разлетались из слабо связанных бумажных кип отдельные листочки — те самые, которые он любовно заполнял, линовал, нумеровал, носил начальнику на подпись… Можно подумать, что именно такого вот, в образе румяных октябрят, «освобождения» дожидались они, эти бумаги, получавшие ласковое тепло на столе у Петра Петровича и его сослуживцев и терявшие всякое живое тепло в безнадежном лежании на полках сырых шкафов!

Из года в год…

И Петр Петрович, сотрясаясь плечами, неслышно зарыдал.

А утром он пошел в свое учреждение.

Там, приподнявшись на цыпочки, через стеклянный верх двери Петр Петрович увидел, что е г о стола действительно нет на прежнем месте, зато другие столы — вернее, люди за ними — получили некоторую свободу в размещении. Чуточку просторнее стало в комнате.

Василий Альбертович принял его не сразу, но относительно быстро. Когда Петр Петрович вошел в кабинет, молодой начальник задумчиво листал страницы пухлого фолианта и кивком головы устало показал на кресло.

— С чем, Петр Иванович?

— Петрович…

— Конец квартала, запарка, понимаете сами… Немудрено и голову потерять, Петр Петрович. Не обессудьте. Как оно, на заслуженном-то?

— Слышал, мою должность ликвидировали…

— А вас, дорогой, это кусает?

— Причина какая — интересно.

— Ах, причина, — Василий Альбертович теперь смотрел на него с улыбкой. Забавным ему, скорее всего, казалось: «возникший» пенсионер — со своей дотошностью. Вот, дескать, пенсионерское племя — всюду нос суют! Но говорил он как можно любезнее: — Вы, Петр Петрович, удалились на отдых, нам — работать. А на работе, не мне вам объяснять, все диктует производственная необходимость. Бывшую вашу ставку мы нашли целесообразным поделить. Половину — на доплату швейцару, другую — на доплату уборщице. В наши дни за семьдесят рублей кто согласится полы мыть? А за сто сорок хоть родную тещу позови — пойдет! Правильно?

Василий Альбертович засмеялся и подмигнул. Он забыл, что должен был выглядеть предельно занятым, «в запарке», — и уже удовольствие находил в разговоре.

— А мои прежние должностные функции, — строго спросил Петр Петрович, — их что — четко распределили меж другими? И меж кем тогда?

Взгляд начальника притух, стал первоначальным — устало-озабоченным; и ответил он через зубы:

— Не увидели необходимости.

— Что?

— Функции распределять. Обошлось без этого.

— Тем доказывается, — у Петра Петровича челюсть подрагивала, но он, как мог, крепился, — доказывается, что должность, которую я некогда занимал, носила, так сказать, отвлеченный, абстрактный характер. Я был нуль.

— Ну-у, дорогой, — Василий Альбертович руками развел. — Это ж ахинея какая-то… Что вы, простите, несете? И вам ли, кто снискал…

— Только без некрологов! — воскликнул Петр Петрович, ударяя ладонью по твердому подлокотнику кресла. — Я лишь хотел официально… — он сделал ударение на этом слове и повторил его: — Официально услышать подтверждение от вас.

— Что вам надо? — На молодых упругих щеках начальника проступила краснота. — Вижу: времени у вас с избытком — кроссвордами занялись, ответы ищете… А чего добиваетесь? По всем пенсионным вопросам — в собес обращайтесь. Санаторную путевку раз в год мы можем обеспечить. При хорошем отношении…

— Не добиваюсь, — Петр Петрович настойчиво смотрел начальнику в глаза, чего не умел никогда раньше. — Я был вредный народному хозяйству нуль. Но само наше учреждение…

— Петр Петрович… товарищ Петров! — начальник резво выбежал из-за стола и положил свои крепкие руки ему на плечи. — Ну что вы, в самом деле? Бросьте, дорогой! Мы вас ценим, ваш опыт, понимаете сами, это же целое достояние! Вы будете у нас председателем совета наставников. Непременно! Только вы! Тем более что у нас перспективы… Да, Петр Петрович, перспективы! Вошли в ходатайство, чтоб открыть наши филиалы в районах. По существу, мини-филиалы. Такие крошечные, знаете ль… По две штатные единички в каждом. Всего-то. Но ведь будущее какое! И ваш опыт…

— Само наше учреждение… — упрямо повторил Петр Петрович, однако начальник снова не дал ему договорить — заглушил своими словами:

— Такой многоопытный работник, как вы, способен выявить, обозначить, вскрыть, понимаете сами… Это очень много значит, это дорого для всех. Хотя ведь и на Солнце, Петр Петрович, есть пятна, их каждый видит, а вот чтоб устранить их, почистить светило — таких возможностей еще нет. — Василий Альбертович хохотнул и потер руки — ладонь о ладонь. — Обещаю, да это и так ясно… веление самой эпохи! Будем, будем, Петр Петрович, всемерно, творчески совершенствовать механизм управления, добьемся, придем, заставим… Я ваш, дорогой, на все будущие времена. А сейчас, простите, работа ждет. Конец квартала, запарка, готовим отчет, возможен вызов туда… понимаете сами!.. для обстоятельного доклада. Что недообсудили с вами — в другой раз! Благодарен. Ценю. Всего!

Начальник сунул сидящему Петру Петровичу на прощанье сложенные в горстку пальцы, но тот не принял их и твердо сказал, что хотел сказать:

— Само наше учреждение если и должно существовать как вспомогательно-промежуточное, то со штатом не более чем в три человека. Сейчас в семь раз больше. Это нули, такие же, каким был я. Да и само учреждение… — Тут у Петра Петровича перехватило горло, он поднялся с кресла, пошел к двери. Обернулся — и нашлось силы добавить: — Драма и трагедия. Только поздно!..