Эрнст Сафонов - Избранное

— Идет, — подтвердил он; говорил дальше с невольным желанием угодить Ольге, быть созвучным ее настроению: — А придет — те же разговорчики, точно, Оль, те же вопросы… Те же: «Что вы думаете о современной жизни, Павел Петрович?.. Вы согласны, Павел Петрович, что в минувшей войне не было равных нам — по бескорыстию, терпению, преданности?..» А я скажу ему: «Согласен, Василий Борисович!» Он выкурит свою папироску, Оль, и уйдет. Так что — потерпим старика? Давай потерпим.

Павел деланно засмеялся; подумал, что и перед Ольгой он сейчас угодлив из-за него, из-за этого старика, — лишь бы Ольга не нагрубила старику, зло и беспощадно, как она умеет, лишь бы перетерпела… Старик одноногий, на протезе, бесприютный какой-то, непонятен ему, Павлу. — Бог с ним, с его витиеватыми «патриотическими» разговорами! Он из уходящего поколения двадцатых — сороковых годов, многое испытал, конечно; его послушать как-нибудь без Ольги, за бутылкой кахетинского…

— Вечно к тебе липнут всякие, — сказала Ольга. — Как тот, конопатый… ходил-ходил, пока четырехтомник Хемингуэя не спер…

— Не он, возможно, — привычно (в который раз!) и неуверенно возразил Павел; взглянул вниз — старик упорно шел в гору по направлению к ним, тяжело опираясь на палку, приволакивая искусственную ногу. Под ртутным южным солнцем веселым блеском отсвечивала его потная лысая голова.

— Ладно. — Ольга резко поднялась; серый прибрежный песок, не задерживаясь, сыпался вниз — по обтянувшему белое, не успевшее загореть тело купальнику, по ее длинным сухим ногам. — Оставайся, а я — с приветом!

— Подожди, — возразил он, чувствуя облегчение от того, что она уходит.

— Целуйся со своим стариком, — бросила Ольга через плечо, и он угадал, что после этого она досадливо сомкнула бледные, не подкрашенные, как обычно, губы. — Целуйся! И не забудь про Гелембиовского…

— Да, само собой, — бездумно отозвался он, желая лишь одного — чтобы спускалась она с откоса не по той тропинке, по которой взбирается старик. Вступит он в беседу с ней — всякое тогда может быть: накричит Ольга, обидит, спросит в упор: «Что вы нас преследуете, привязались что?!»

Нет, Ольга благоразумно выбрала спуск левее старика — сходила вниз осторожно, сгибая колени, хватаясь пальцами за пыльные кустики высокой травы. Он смотрел в ее узкую, слегка ссутуленную спину, такую знакомую, что можно было бы и не смотреть, и будто впервые с пронзительной отчетливостью увидел, как сильно изменили Ольгу последние годы — последние из их совместных тринадцати супружеских лет. Годы сжали ее тело, она стала тонкой и плоской, утеряла былую округлость, и что-то не по возрасту блеклое, напряженно-сердитое присутствовало сейчас в ее внешнем облике. «Вся из углов и крайностей», — пробормотал он, ощущая прилив сострадательной любви к Ольге.

Взглянул на море — оно расслабленно лежало внизу, в жарком сиянии, белесой сини, а у горизонта купались в воде розовые обнаженные облака. Отсюда, с откоса, распластанные человеческие фигурки на серой пляжной полосе казались пестрыми продолговатыми камешками, брошенными кое-как. А желтоватый теплоход бежал близ берега проворным живым существом, оставляя за собой веер морщинистых линий.

Павел улыбнулся, развел перед лицом, как пловец, руками, словно отодвинул невидимую преграду, — какой все же тут легкий морской воздух, какой простор! И свобода — пусть временная, призрачная, но есть она; свобода — когда за дальними далями Воронеж, в котором остались обязанности, дела, знакомые и приятели, остались надоевшие автобусные маршруты, утренняя грызня с «интеллектуальной» тещей, кому сегодня после работы мчаться в детсад за Волькой, встречать из школы Нюту… И еще это — постоянное поглядывание на часы: не опаздываю ли?! В техникум к началу занятий, в магазин — за молоком в пакетах, на угол к горпарку — заглотить кружку бочкового пива, пока Ольга замешкалась в своей нотариальной конторе, не видно ее под часами, местом их всегдашней встречи… И не только это, конечно, однако ежедневно — бегом, бегом!..

Ольга была уже далеко — ее красный в белых горошинах купальник мелькал в просветах акации, посаженной по краям дороги, ведущей к пляжу. Сверху, откуда все уменьшалось в десятки, даже сотни раз, из-за такой расцветки Ольгиного купальника можно было представить, что там, в яркой зелени, — крупная божья коровка с прижатыми крылышками, не умеющая взлететь.

Но где же старик?

А-а, он выдохся, наверно, и присел у больших камней, на полпути сюда. У больших камней из старинной медной трубки нехотя вытекает тепловатая пресная вода, и если побыть тут в недвижности, затаив дыхание, встретишься взглядом с черными, нежными, как здешние ночи, глазами ящериц, прибегающих к роднику пить.

Ольга исчезла из вида; она на пляже теперь — еще один продолговатый камешек среди множества таких же неприметных других.

«Две путевки двум затурканным людям, — усмехнулся Павел, опять хорошо, сострадательно подумав об Ольге, — всего-то нужно!»

С каким-то неизъяснимым удовольствием он обманывал сейчас себя, и в этом приятном самообмане Ольга виделась доброй, великодушной, красивой. Красивое море и красивая жена… И было что-то от вчерашнего в сегодняшнем настроении.

Вчера со всеми вместе ездили на Бзыбь, смывали с тела соль моря жгучей водой из быстрой горной реки, и они с Ольгой, поотстав, пошли узкой песчаной тропинкой в сторону, мимо ореховых деревьев и белых цветов, пока не остались в душных влажноватых зарослях совсем одни. Ольга снова, как в юности, была молодой, застенчивой и доверчивой; и страшно напугал их неожиданно объявившийся ишак с облезлыми боками — стонуще заорал чуть ли не над ними. Они, озираясь и поправляя одежду, вскочили с теплой земли, а ишак все орал, ломился через кусты к ним, — Ольга счастливо рассмеялась, а он чутко уловил зарождение в самом себе веры в то, что у них с Ольгой все еще впереди…

О чем она, уходя, напомнила? Ах, профессор Гелембиовский! Он тоже здесь, в пансионате, и с внуком. Ольга познакомилась с ним вчера. (Как же, земляки!) Внук, нахальный, избалованный мальчишка, извел деда капризами, и тот не рад, что привез его из Воронежа с собой. Ольга изъявила желание присмотреть за мальчиком вечером и вообще когда угодно — пусть дорогой профессор не беспокоится… Пусть, пусть, пусть… Михаил Аристархович Гелембиовский должен присутствовать на ученом совете университета, когда Павел будет защищать кандидатскую диссертацию, зимой. Он об этом, конечно, не знает еще; Ольга, конечно, знает…

Павел оглянулся, невольно испугавшись, будто кто-то мог стоять сзади, читать его мысли… Нет, все же нужно было, нужно остановить Ольгу, сказать ей, что нехорошо… Стыдно как-то… Впрочем, с другой стороны, зачем преувеличивать? Заслуженный профессор и они с Ольгой — приятное знакомство, и больше ничего; они из одного города, есть общие темы для разговора… Нет-нет, тут ничего особенного, все естественно, по-человечески, а про диссертацию, если уж на то пошло, сам он словом не обмолвился и Ольге запретит…