Анатолий Соболев - Какая-то станция

Директор при виде такой картины только крякнул и многозначительно поглядел на Суптелю. Постоял, молча, покачал головой и пошел обратно, хмурый и еще сильнее припадая на раненую ногу.

Суптеля орудовал ломом за троих, намечая размеры прорубей. Лед под его ударами со звоном кололся крупными зеленовато-прозрачными кусками.

— Силушка-то играет, — задорно улыбнулась плотная деваха в плюшевом жакете и ярком, тонком, несмотря на мороз, платке. Разноцветные глаза ее — один голубой, другой серый — любовно окидывали налитую силой фигуру Суптели.

— А ничего! — поддакнул Суптеля. — Я, тетя, нигде не плошаю.

И так ахнул ломом, что отвалил целую глыбу.

— Себе бы племянничка такого, — продолжала играть тонкой улыбкой разноглазая.

— Бери. Я сирота.

— Знаем мы вас, сирот казанских. — Деваха что-то сказанула своим подружкам, они прыснули, зажимая рты. Суптеля смущенно крякнул и стал усиленно колоть лед.

Но эта бойкая разноглазая деваха продолжала задиристо и весело наседать на старшину до тех пор, пока он позорно не отступил и не ушел на другую майну, под предлогом подровнять ее края.

— Вы нас не забывайте, пишите письма, адресочек вам дам! — крикнула она вслед и опять что-то сказала подружкам. Они покатились со смеху.

— Перестань, Фрося, что ты разошлась, — остановила ее чернобровая статная молодица.

— Эх, Клава, — задорно откликнулась разноглазая. — Хоть час, да вскачь!

— Смотри, опять с телеги упадешь, — предупредила Клава, и Вася почувствовал в этих словах тайный намек.

Водолазы уже приметили эту спокойную, красивую и молчаливую посельчанку, заметили, что молодухи, зубоскаля и перекидываясь недосказанными шутками с матросами, нет-нет да и взглянут в ее сторону, будто испрашивая у нее разрешения на дальнейшую словесную игру. В этой женщине было что-то такое, что заставляло обращать на нее внимание.

Рядом с Васей молча колол лед Андрей, изредка бросая испытующие взгляды на Клаву. Андрей был мал ростом, неказист лицом, длиннорук и молчалив до удивления, но силу имел необыкновенную: мог полное ведро нести одним мизинцем. Вася попробовал было поднять и чуть без пальца не остался. И сейчас, тюкая ломом, он страшно завидовал Андрею, который одним махом отваливал глыбы льда.

Леха больше трепался, чем работал, сыпал шутками-прибаутками, отбиваясь от женщин за всех водолазов, посвистывал, бегал от одной майны к другой, пока Суптеля не прогнал его в сарай, где лежало водолазное снаряжение, приказав заклеить порванную водолазную рубаху.

Хотя рубить лед не очень легкая работа для женщин, но было видно, что она им в охотку и работают они, играючи, с шутками, весело, будто знают кое-что и потяжелее, а это так просто, баловство.

К полудню обе майны вырубили и очистили от крошек льда. Квадратные большие проруби чернели стылой тяжелой водой. Внезапно выглянуло солнышко, засверкал снег, ослепительно вспыхнул, переливаясь, колотый лед, и еще ярче заиграли бабьи наряды. Женщины от работы разогрелись, похорошели, поправляя сбившиеся платки и полушалки, бросали веселые взгляды на матросов, о чем-то переговаривались, приглушенно смеялись. Вася краснел. Он всегда краснел, когда слышал девичий смех. Ему почему-то казалось, что смеются над ним.

Потом в сарае, что стоял на берегу озера и был отведен под водолазную станцию, Суптеля и Андрей собирали помпу, Вася делал новые пеньковые плетенки для водолазных галош, а Леха колдовал над шлангами. Женщины, зайдя погреться, с интересом наблюдали за матросами.

Леха подставил к одному концу шланга ведро и велел Фросе — той самой, разноглазой, которая заигрывала со старшиной, — держать шланг над ведром, а сам начал кружкой наливать с другого конца спирт.

— Можно было бы и кипяточком промыть, а потом чуток спиртику капнуть, — как бы между прочим сказал Леха. — И дезинфекция — будь здоров.

— Ты эти штучки брось, — сразу же оборвал его Суптеля.

— Нет злее служак, чем хохлы, — шепнул Леха стоящему рядом Васе. — Жалко ему, что ли!

Вася тоже знал, что промыть шланги можно и одним кипятком, а потом пропустить немного спирту, и никакая комиссия не докажет, что шланги промыты не спиртом. Именно на это и намекал Леха, любитель выпить.

Когда Суптеля и Клава ушли в контору, Леха схватил ведро, в котором набралась горячая вода, смешанная со спиртом, и пропустил эту мутную смесь через марлю, откуда-то взявшуюся у него. Так он процедил несколько раз, и в ведре, наконец, осталась довольно чистая жидкость, резко пахнущая резиной и спиртом. Зачерпнув кружку, Леха подмигнул женщинам:

— Причастимся, бабоньки! Нет ли у кого закуси?

Нашлась корочка хлеба. Леха опрокинул кружку в рот, замотал головой, глубоко выдохнул горячей резиной и понюхал корочку. Андрей тоже выпил. Поднесли женщинам, они не стали ломаться, составили компанию.

Через некоторое время в сарае стало шумно. Женщины поснимали шали и платки и все оказались молодыми и привлекательными. Глаза их блестели, языки развязались, они стали наперебой интересоваться: надолго ли прибыли морячки, по скольку им лет, женаты ли? Леха разговаривал одновременно со всеми, а Вася молчал и, когда к нему обращались, вспыхивал. Андрей же, всегда молчаливый, теперь оживился и занялся своею соседкой Фросей. Вася никак не мог надивиться на ее разные глаза — голубой и серый. Такого он еще не видывал за свои семнадцать лет.

Андрей со значительным выражением лица говорил Фросе:

— От водочки развязка в нервной системе происходит. Человек, он ведь царь зверей и вообще.

Фрося во все свои разноцветные глаза глядела на Андрея.

Вася не пил, он вообще еще ни разу не пробовал спиртного, даже когда уходил на войну. И теперь всю свою водолазную норму водки отдавал товарищам или выменивал у них же на сладкое.

Сейчас, среди общего веселья, он старался делать вид, что очень занят изготовлением новых плетенок для водолазных галош.

А женщины уже пели о том, как вставали они ранешенько и умывалися белешенько и, как цвела малинка-калинка в саду. Когда приняли еще по глотку, старательно заголосили «Шумел камыш, деревья гнулись…». Леха, закрыв глаза, самозабвенно дирижировал длинными ручищами и сам гнулся, как камыш под ветром.

Вернувшийся из конторы Суптеля остолбенел в дверях.

— Семен! — воскликнул Леха, будто не видел старшину сто лет, и поднес ему, расплескивая, полную кружку. — Кореш мой дорогой, хряпни! Народ тут, бабоньки эти, милашки мои — золото! Правду директор гутарил, куда мы без женского полу!..

Леху качнуло прямо на старшину. Суптеля поймал его, утвердил на ногах и сквозь зубы процедил:

— Ну, Сухаревский! Вернемся в Мурманск, сидеть тебе на «губе»!

Леха радостно кивал, соглашаясь, сидеть так сидеть.