Павел Далецкий - Концессия

— Они подумали, что вы гепеу! — услышал он женский голос.

Троян сразу узнал Хот Су-ин в зеленой юнгштурмовке и желтой портупее.

— Кто подумал?

— А вот те, кто здесь стоял... Это все базарные торговцы. Они подумали, что вы их переписываете.

Ее немного скуластое лицо было красиво. Блестящие редкие зубы, карие глаза, умные и, пожалуй, насмешливые, светлая желтизна кожи и тонкие, твердые губы, придающие лицу особенный оттенок энергии...

— Началась забастовка, — сказала она. — Посудите сами: в китайских мастерских работают с зари до полуночи. Китайцы привыкли так работать. Но ведь это же беспросветно! Ничего во всю жизнь не видеть, не знать, кроме куска кожи для сапога или листа железа для ведра... С десяти лет до самой смерти! И получать копейки... Правда, мы привыкли к такой жизни, но ведь это еще хуже.

— Еще хуже, — подтвердил Троян.

— Сапожники, наконец, спохватились. Они требуют увеличения зарплаты и дня отдыха. А вот этот товарищ, — она указала на Сея, — разумно говорил. Вы что-нибудь поняли?

— Все понял. Все понятно и без слов.

Через раскрытые двери клуба донесся нежный, как жужжание пчелы, звонок.

— Я иду на митинг. Хотите, пойдем вместе? Я буду переводчицей.

— Еще бы! Конечно, хочу.

Она подошла к Сею и Цао и заговорила с ними. Троян видел, как тоненькая рука Хот Су-ин пожимала руку Сея, и оба улыбались, как друзья после долгой разлуки.

Все четверо начали пробираться в клуб.

А закат померк. Заблестели маяки у входа в Ковш. Замигали желтые точки костров на шаландах: экипажи готовили ужин.

Темнота вошла в город и встала вокруг каждого фонаря и освещенного окна.

В переулках Хай Шэнь-вея, узких, темных и зловонных, расположились не только китайские лавочки, столовые, трактиры, зубные и тибетские врачи, но и притоны любви, банковки и опиекурилки.

Переулки ведут в темные глухие дворы, в тупики, в которых, однако, знающий находит незаметные лесенки и таинственно открывающиеся двери.

Здесь на потертых ковриках около низеньких столиков сидят толстые безбородые гадальщики на костях, деревянных палочках и медных чохах — мелких монетах с квадратными отверстиями посредине. Владельцы нанизывают их на шнурки, как бусы.

Сейчас по этим глухим переулкам с фонарями в руках снуют граждане Китайской республики. Но они идут мимо опиекурилок, банковок и тайных домов любви. Они идут на главные улицы, к знакомым, к Уи-те-ле-бу рассуждать и совещаться о небывалом событии на чужбине: о забастовке.

Эти граждане хорошо торговали и плохо понимали причины недовольства.

Толпа вокруг клуба росла. Из окна второго этажа, оттуда, где была библиотека и комната для игры в пинг-понг, раздался голос громкоговорителя.

Филиппов выбрал удобную позицию и приготовил юпитеры.

К восьми часам зал Хлебной биржи наполнился русскими и японцами — представителями местной японской колонии и приехавшими промышленниками.

Господин Яманаси вынул плоские золотые часы, заметил время, оправил мимоходом дымчато-брусничный галстук и откашлялся.

— Очень, очень харасё, — сказал он члену исполкома Абрамову, идя с ним по проходу. — Рыбы много, воды много, земли много... хорося Россия.

Абрамов решил отплатить любезностью:

— У вас в Японии много красивого. Все путешественники в восторге от ваших цветов, водопадов, поэзии и трудолюбивого умного народа. Страна Восходящего солнца!

— О, да, да! — согласился Яманаси. — Вы так называете наши острова. А знаете, как мы называем Россию?

Они подошли к первому, почти пустому ряду кресел. Яманаси выбрал среднее и опустился.

— Как же вы называете Россию? — спросил Абрамов, садясь рядом.

— Россию мы называем... страной Росы.

— Росы? Россия — роса... это по созвучию? Похоже... и, пожалуй, поэтично: утро, роса...

Яманаси улыбнулся и кивнул головой.

— О, да, да... совсем похоже... да, да. Мы думаем так: когда восходящее солнце взойдет совсем, роса высохнет.

Абрамов приготовил улыбку на новую японскую любезность, но закусил губу. Однако Яманаси смотрел просто и невинно. Он нежно вздохнул, вынул из карманчика золотую зубочистку и начал ковырять в зубах.

На сцене у стола появились представители местной власти.

Товарищ Горбачев приветствовал приехавших и вкратце напомнил основные положения русско-японской конвенции.

В этот момент Филиппов включил юпитеры, и в объектив аппарата побежали люди, стол, стены.

Представители русских и японских фирм и обществ торжественно подымались к президиуму, клали конверты и неторопливо возвращались на места. Последним исполнил свою обязанность Медзутаки.

Маленький, тоненький человек в подвернутых брючках, легко ступая каучуковыми подошвами полуботинок, как-то застенчиво, уголком, положил бледноголубой конверт. Положил на край стола и, сощурившись, спустился в зал.

Председатель начал вскрывать конверты. Зазвучали цифры.

Представители прессы отметили общее повышение цен, предложенных японцами. Впереди шла «Мицу-коси», поднявшая цену каждого участка не менее чем на четыре тысячи.

Господин Яманаси курил душистые толстые папиросы и тихонько разговаривал с Абрамовым о достопримечательностях Японии.

— «Мицу-коси»... за сто двадцать второй участок — десять тысяч, за сто двадцать четвертый — восемь, — звучал голос Горбачева.

Цифры выстраивались блестящей шеренгой на черной доске.

— Фирма «Уда». Новый соревнователь. Впишите, товарищ Яковлев... Так.

Рука вскрыла голубой конвертик, глаза прочли, брови напряглись, плечи дрогнули, голос неожиданно стал высок:

— Фирма «Уда» за те же участки, сто двадцать второй и сто двадцать четвертый, предлагает сто и восемьдесят тысяч.

— Что? Что? Не слышно! — крикнули в зале.

— Сто и восемьдесят тысяч! — повторил Горбачев.

Рука Яковлева вывела на доске «100» и «80».

Захлопали откидные сиденья кресел. Соревнователи вскакивали, вытягивали шеи. Потом стали искать глазами Медзутаки. Он сидел на своем месте и скромно рассматривал ногти.

В какие-нибудь десять минут к «Уда» перешли ценнейшие участки «Мицу-коси».

Яманаси не двигался. Три звука жгли его: «Уда»... «Уда»... Что такое «Уда»? Никогда он не слышал о такой фирме в Японии. Он перебирал в памяти все, сколько-нибудь значительные фирмы. Обман! Он сорвался с кресла, взбежал на сцену.

Горбачев встретил его блуждающие глаза, скосившийся галстук и протянул конверт.

Яманаси увидел сумасшедшие цифры.

— Обман! — закричал он. — Такой японской фирмы нет! О такой фирме в Японии никто не слышал! Обман! Нелойяльно!

Филиппов направил сноп света на его фигуру, и она вырисовалась и стала отчетливо видна в самом отдаленном углу зала со своим галстуком, потерявшим приличную форму, золотой, прыгающей по животу, цепочкой и перламутровыми пуговицами пиджака.