Павел Далецкий - Концессия

Надо взять записную книжку, но сегодня нет желания ее взять: слишком обижена душа Ота.

Закат плеснул последним пурпуром в окна. В комнате особенно тихо, потому что на улице то детский голос, то лай собаки, то грохот телеги. Но иногда и на улице тихо, и тогда Ота прислушивается.

Ему стыдно прислушиваться, стыдно своего малодушия, просто нужно отвернуться от человека с такой пустой, изменчивой душой, как у Якимото.

Ота вздохнул и протянул руку. Рядом на цыновке лежал сборник стихотворений «Кокин-вака-сю», то есть «Сборник древних и новых стихотворений».

Его составил из ста стихотворений поэт Ки-но-Цураюки в девятьсот втором году до европейской эры.

Ота развернул книгу и стал читать. Ничто так не утешает, как поэзия!

А вот любимое стихотворение — поэтессы Оно-но-Комаци:

Ота прочел его три раза, отдаваясь очарованию тонкой музыки настроения и слов:

Хорошо также и стихотворение Арихара-но-Нарихара. Поэт жил в девятом веке нашей эры.

«Весна не прежняя, — думал Ота. — Да, конечно. Все изменчиво; но ведь сердце человека должно быть постоянно, иначе оно ничего не стоит».

Во всех комнатах сразу заговорили большие стенные часы: одни — басом, серьезно и вдумчиво, другие — сочувственно поддакивая, а в комнате пастора зазвонили его любимые колокольчики.

В каждой комнате висели часы. Ведь это удобно: поднимешь голову — и знаешь время.

Десять часов.

И тут Ота уловил во дворе, за окнами и стенами, несомненный шелест шагов по каменистой тропинке.

Замер. Вот звуки тише, очевидно, человек повернул за угол.

А впрочем, он — не мальчишка, чтобы так ждать изо дня в день. Он отлично может обойтись и без любви и дружбы своего ученика! Он может жить сам собой и своим делом.

— Ах, вот... стук!

Ота поднимается одним движением и скользит к двери. Он босиком. Ноги у него темные, сухие, с длинными пальцами...

— Пожалуйста, пожалуйста!.. — говорит он тихим от разочарования голосом и кланяется. — Пожалуйста, уважаемый Яманаси-сан...

Яманаси-сан отвешивает хозяину не столь низкий поклон, какой требует вежливость, руки его слегка дрожат, голос отрывист.

— Здравствуйте, учитель... Я хожу сегодня по городу. Я взволнован... Вы знаете, нам некогда заниматься религией, и мы поручили это вам. Но здесь, на чужбине, в этой проклятой стране, особенно чувствуешь обаяние религии. Я пришел посидеть с вами полчаса.

Ота приятно улыбнулся, поклонился и с радостью заметил, что тоска его от присутствия чужого человека стала бледнее.

Они прошли в «канцелярию церкви», убранную по-европейски. Но ничего не было там напоминающего европейскую канцелярию. Цветы, картины, круглый стол под ковровой скатертью, альбомы, книги...

Яманаси сел на стул. Ота пододвинул ящик с конфетами и блюдо с яблоками.

— Проклятые идеи действуют на японцев, — отрывисто сказал Яманаси.

Брови у него росли редкими, торчащими во все стороны волосиками и придавали лицу смешную сердитость.

Ота вздрогнул, насторожился и крепче сел в кресле. Он вспомнил про Якимото и подумал о своем.

— Фирма «Уда» торгует Японией!

Ота расширил глаза и поднял брови.

— Продавать Японию американцам! Разве десять лет назад могло быть что-нибудь подобное?

От волнения в горле и во рту пересохло. Хриплый голос, вообще присущий пожилым японцам, стал хрипеть больше.

Яманаси взял яблоко и жадно ел. Ота молчал и ждал.

— Раньше люди жили для чести... А вот появились философы сумасшествия и учат, что люди живут и жили для кармана. И, смотришь, сколько уже у них последователей! Почтенный учитель, наша фирма пятнадцать лет строила на Камчатке заводы. Пятнадцать лет в наших руках была камчатская рыба. И что же, ведь разорение: неизвестная, нищая «Уда» отобрала от нас лучшие участки!

— Как же нищая?

— В том-то и дело, что у нее оказались деньги...

Лицо Яманаси изобразило полную растерянность. Он принялся за второе яблоко и ел, громко вздыхая и чавкая.

— Идеи — страшная вещь, — подтвердил Ота. — Идеи надо бить идеями. Я об этом думаю уже второй месяц. Это истина.

Яманаси доел яблоко и немного успокоился. Его всегда успокаивала еда.

— Мы будем бороться, — сказал он. — Я хочу вашего совета вот в чем...

Он нагнулся к пастору и стал говорить тихо, почти шопотом.

Он рассказал о том, что случилось на торгах.

Он снова и снова рисовал ужасное предательство «Уда».

— Американцы хотят уничтожить японское рыболовство, бон-сан, — говорил он, высоко поднимая мохнатые брови. — Вчера я разговаривал с консулом. Он умный человек, но он не успокоил меня. Потом я разговаривал с секретарем консульства. Господин Ямагути сказал, что в городе появился американец Гастингс, лейтенант, приехал со своим кораблем. Сходит на берег, был в Интернациональном клубе моряков. Больше всего интересуется китайцами. Почему, бон-сан, американский лейтенант больше всего интересуется китайцами? Я всегда беспокоюсь, когда американцы на что-нибудь обращают внимание. И вот я решил навестить вас с одной просьбой: погадайте мне, почтенный учитель. — Он пожевал губами. — Нельзя ли из этого интереса извлечь какую-нибудь пользу?

Яманаси грустно, умоляющими глазами, смотрел на Ота.

— Я ведь не гадаю, — с некоторым сомнением сказал пастор. — Когда-то гадал, теперь забыл.

Яманаси облизал сухие губы.

Ота взглянул на эти тонкие, очевидно горячие губы и коротко вздохнул.

— Ради вас постараюсь кое-что припомнить...

Бочарный завод в Гнилом Углу, на склоне сопок, над ипподромом. Внизу тоненькая речонка Объяснение. По ее берегам китайские огороды, парники и фанерные домики самовольных засельщиков. От ипподрома идут военные шоссе к Улиссу, на Басаргин, к бухтам Тихой, Горностай и к Трем Камням. По шоссе пылят автомобили, телеги и пешеходы. Былые стоянки полков, казармы и офицерские флигеля теперь превратились в пригороды, а многокилометровые шоссе — в улицы.

В Гнилом Углу кончается Золотой Рог. Вода здесь теплая, мирная, масляная. Но тишина и мир нарушаются с каждым днем. Здесь выросла «фабрика городов»: на ней строят разборные дома. В легком, удобном виде они переплывут на Камчатку и там послужат основанием новой жизни. К «фабрике городов» прошла железнодорожная ветка, появились причалы, пакгаузы и грузчики; пароходы заглядывают сюда все чаще и чаще. Покой и тишина в Гнилом Углу нарушены навсегда.