Павел Далецкий - Концессия

Там жизнь, товарищ Зейд, приобретает ненормальные формы. Вечером над городом несутся, например, звуки фокстрота. Радио, скрипки, баяны, рояли — все инструменты издают интереснейшие с точки зрения характеристики фокстрота звуки. На верандах, цветочных крышах, балконах, кафе, в театрах, просто на улицах его танцуют с бешенством, с неутомимостью. В ресторанах и на танцевальных площадках верхний свет тушат, и одни пунцовые, желтые, оранжевые полосы скользят по ногам.

Зейд внимательно слушала. Бывший бухгалтер несколько нагнулся, чтобы лучше рассмотреть ее в вечерних сумерках фонарика. Лицо ее было серьезно.

— Ну, как? — спросил он. — Не правда ли, отвратительно?i

— Вот уж меньше всего интересовалась тем, как танцуют за границей фокстрот...

— Совершенно правильно, это я к слову. Чорт с ним с фокстротом. Пусть танцуют и разлагаются. От заграничной командировки можно отказаться...

Кто-то шел по гальке. Сквозь шум прибоя ухо ловило стук гальки под ногами идущего.

Борейчук прикрутил фонарик. Темнота вдруг взмахнула крыльями и поползла с потолка к полу.

Зейд вздохнула.

— Что касается, Борейчук, вашего подарка, то не приму я от вас подарка. Не знаю я, что с ним делать... Да и мало мы с вами знакомы.

— Напрасно, — бормотал Борейчук, — совершенно напрасно. Но шаль все равно ваша...

В красном уголке с минуты на минуту должен был зазвучать патефон. Маленький, скромный ящик завезли сюда в прошлом году, испортили, и только сейчас нашлись руки, которые возвратили патефону его голос.

Пластинок было больше двух десятков.

— Механизм самый простой, — говорил Гончаренко Фролову. — Итак, пробуем вальсик. Товарищ Береза, вы ничего не имеете против этого древнего танца?

— Танцуйте, танцуйте, — сказал Береза.

— Вальса я не станцую, — замялся Фролов.

— Не так трудно. Научим тебя вмиг.

Вальс был мелодичный и нежный — «Лесная сказка». Береза не любил танцовальной музыки, но сейчас, на Камчатке, вальс показался ему полным содержания и осмысленных человеческих чувств.

Все больше и больше рыбаков набивалось в красный уголок. Савельев, смешно прыгая, кружил Тарасенко.

За окнами барака пунцовел в лучах заходящего солнца океан, и его безграничное пространство придавало грустное и страстное очарование всему тому, что делали сейчас люди.

Ветер усиливался. Барак вздрагивал от ударов прибоя и порывов ветра.

Дверь распахнулась, в барак вошел Шумилов. Оглядел танцующих и зрителей, протолкался к сцене. Береза сидел на скамейке, облокотившись на собственные колени. Шумилов опустился рядом. Корнет нежно выводил мелодию. Тарасенко, раскрасневшаяся, проплыла мимо директора рыбалки.

— Самая лучшая шлюпка пропала, — наклонился Шумилов к Березе. — Не могу ничего понять. Кто мог поехать, куда мог поехать?

Шумилов посидел несколько минут, прослушал хоровую «Вниз по матушке по Волге» и ушел, кликнув Фролова.

Береза не придал никакого значения разговору с Шумиловым. Кто-то взял шлюпку! Шлюпка не иголка, найдется.

Он думал об экскурсии в сопки на горячие источники и в деревню. В состав экскурсии должны были войти не только студенты, но и желающие из сезонников. Вести экскурсию собирался Фролов.

Гончаренко продолжал заводить патефон, танцы уже прекратились, слушали песню за песней.

Шумилов снова вошел в барак.

— Шлюпка окончательно исчезла, — сказал он громко, — и двух рыбаков нет. Должно быть, поехали морем на соседнюю рыбалку.

Поздно вечером выяснилось, что нет Зейд.

Постель Зейд была прибрана и имела такой вид, точно на ней давно не сидели и не лежали.

— Зейд не видели? — спросила Точилина у Самолина, возившегося в своем сундучке.

Самолин не видел Зейд.

Точилина пошла на жиротопку и на белуший промысел.

Конечно, студентки там не было. Точилина чиркала спичками, темнота на минуту отступала, огонек обнаруживал чаны, трубы, деревянные площадки.

Нельзя было представить себе, чтобы Зейд поздно вечером ушла гулять одна по морскому берегу. Точилина почувствовала беспокойство. Она вернулась в общежитие. Гончаренко тоже не мог припомнить ничего толком. Хода рыбы нет, бригады не работают, вот и беспорядок!

Точилина стояла на берегу. Дул ветер, грохотал океан, который опять с бешенством, подгоняемый ветром, рвался через бары.

Что с ней могло быть?

Но мало ли что может быть с человеком? Может быть, захотела выкупаться в море? Купальщица она заядлая. Во Владивостоке ее нельзя было вытянуть из моря. День к тому же был теплый.

— Нигде нет, товарищ Береза, — сказала Точилина.

— Идем к Шумилову, — решил Береза.

В комнате Шумилова сидели рыбаки, которых он допрашивал о шлюпке, Борейчуке и Посевине.

— Кроме шлюпки, исчезли еще Борейчук и Посевин, — сказал Шумилов, — и моя двустволка.

— А у меня Зейд.

— Не видали, не видали, — говорил толстый рыбак, закуривая папиросу. — Друг за другом не смотрим, не видали. А за шлюпками, товарищ Шумилов, надо бы надзор.

— Да уж теперь придется часовых ставить. Позор, честное слово.

Одним из последних в комнату Шумилова вошел Дождев. На вопросы Шумилова он долго не отвечал. Когда спросили его: не видал ли он где-нибудь Зейд, — он поднял брови и покачал головой.

— Борейцук, Посевин и Зейд, — наконец сказал он, — за золотом, однако, поехали.

— За каким золотом?

— За твоим.

Дождев был серьезен и смотрел в доски пола перед сапогами.

Шумилов переглянулся с Березой и попросил выйти из комнаты всех. Остались он, Береза и Дождев.

— Ну, рассказывай, Дождев.

— Цто зе рассказывать. Рассказывать нецего. Поехали за золотом. Меня звали вместе, много полуцыс, да я не поехал. Золото не насе дело... За соболем я поехал бы. За золотом нету дураков.

— На чем же они поехали? На шлюпке?

— А то как зе, парохода для них не приготовили... впроцем...

Дождев покачал головой и смолк.

— Впроцем, — сказал он, вздохнув, — Посевин говорит, есть для него пароход «Старый Дзон».

— Садись-ка ты поближе к столу, товарищ Дождев, — пригласил Шумилов. — Так ты говоришь «Старый Джон»?

Дождев осторожно присел к столу.

— Я говорю, цто мне говорили. Старый Дзон приехал за посевинским золотом.

— А почему же ты, товарищ Дождев, не пошел с ними?

Дождев засмеялся.

— А ты, товарис Сумилов, посол бы? Нет? Я вот тозе не посол.

— Ты прав, Дождев, совершенно прав, мой вопрос неудачен. Так ты думаешь, что они взяли шлюпку?

— Слюпку и много рыбы.

Шумилов ходил по комнате между письменным столом, этажеркой с книгами и углом кровати.

— Если всё это и Старый Джон правда, то дело это уже, товарищ Береза, перестает быть только делом директора рыбалки и сбежавших с имуществом рыбалки рабочих...