Алексей Кожевников - Том 2. Брат океана. Живая вода

Степан Прокофьевич спросил Конгарова, когда насыпан курган и поставлены плиты.

— Лет тысячи две с половиной назад.

Лутонин задумчиво обошел вокруг плиты, на которой была «писаница», и спросил снова:

— Сколько, по-вашему, вытянет такая штучка?

— Сейчас узнаем. — Конгаров попросил рабочих выкопать плиту и, когда они это сделали, смерил ее. — Объем полтора кубометра. Вес, считая накругло, четыре тонны.

— Как же приволокли ее оттуда? — Степан Прокофьевич покивал на далекие горы. — Тракторов, автомобилей не было ведь. И колесо-то, наверно, никому еще не снилось. Под такую махину колесики надо не шутейные.

— Волокли, надо полагать, поближе, с соседнего холма. Наши холмы только сверху притрушены землей, а в глубине вот такой плитняк — девонский песчаник. — Конгаров ласково погладил плиту. — Чудный камень, лежит, как книжечка, плитка к плитке. Ни обделки ему, ни полировки не надо. Благодаря этому гладенькому камню, который сам просится в руки, подмывает резать, рисовать по нему, мы имеем сотни древнейших «писаниц». Эти плиты — не только сторожа при курганах; на них высекались надгробные рисунки, всякие изречения… — словом, история народа. Я думаю, что и ставили их в первую очередь для этого. Дивный камень.

— Все-таки как же волокли его? — напомнил Степан Прокофьевич. — Четыре тонны…

— Больше есть, — добавил Конгаров и ответил: — На санях либо на чурбанах. Чурбан, каток, знаете ли, штука очень почтенная, одна из великих находок человечества. Он — дедушка всех бесчисленных колес, которые были, есть и будут — основа механики. — Конгаров широко раскинул руки и, постепенно сближая их, говорил: — Сначала вот такой чурбан, затем покороче да покороче и свели на колесо. Оси, втулки, спицы, обод — это все детали, их поздней выдумали. Главное же, суть колесных доблестей — способность вертеться, от чурбана идет.

Закончив рассуждения о колесе, Конгаров сказал, что хотел бы сохранить плиту с «писаницей» для музея. Степан Прокофьевич вызвал трактор с прицепом, и плиту вывезли на высокий, не затопляемый берег, чтобы потом, в более свободное время, переправить в город.

Раскопки дали богатый материал. Интерес к нему был самый горячий: многие думали, что в курганах давно уже стало все прахом, и вдруг находят диковинные зеленые топоры, ножи, серпы, непонятные безделушки, котлы и горшки с костями, медные и железные части конской сбруи, человеческие скелеты, погребальные лицевые маски.

Домна Борисовна попросила Конгарова сделать в заводе выставку. Он согласился и пополнил добытое экспонатами из музея. Длинный, почти во всю ширину клубного зала, стол был заполнен разнообразным курганным инвентарем — от каменного топора до золоченых мечей и стрел. Вокруг него густо стояли работники конного завода. Конгаров говорил:

— Попробуем разобраться: кто насыпал курганы, провел древнюю оросительную систему, сделал наскальные «писаницы», кто мы — нынешние хакасы, чему учит наследство древних. — Он поднял на ладони череп человека. — Приблизительно тысячи четыре лет до нас в Хакассии жили вот такие люди, как этот: довольно большого роста, с удлиненным узким лицом и тонким горбоватым носом. Они принадлежали к древнеевропейскому типу народов, какие жили тогда в степях южной Сибири, Урала, Поволжья и Черноморья. Эти древние насельники — мы не знаем, как звались они в то время, — насыпали первые курганы. Занимались они охотой, скотоводством, умели обрабатывать медь. Но были еще не богаты ею. Вот снаряжение, каким снабдили этого человека в его «вторую жизнь». Топор каменный, нож каменный, наконечники стрел тоже каменные. На весь арсенал только один медный наконечничек.

Конгаров перешел к более богатой группе находок, среди которых стоял другой череп, и попросил Аннычах, помогавшую ему показывать и снова укладывать экспонаты:

— Дайте дин-лина!

Девушка взяла череп и поставила Конгарову на свободную ладонь. В раскопках, затем в подготовке выставки она была самой ретивой помощницей и теперь знала тут все.

— Похожи? — спросил Конгаров, подняв оба черепа рядом.

— Очень. Можно подумать, что братья.

— А на самом деле между ними прошли почти две тысячи лет. Но верно: они — родственники, пращур и потомок. — Он вернул череп пращура к его жалкому каменному имуществу, а потомка поставил среди его богатств: бронзовых котлов, мечей, боевых и рабочих топоров, ножей, серпов, удил, стремян, украшений, и, показывая их вещь за вещью, кивая время от времени на череп, говорил: — Он и подобные ему уже не безыменная песчинка, а культурный, далеко известный народ. Китайские историки называют его дин-линами и описывают их белокурыми, голубоглазыми, горбоносыми. Дин-лины того времени — замечательные скотоводы, земледельцы и обработчики меди. Скотоводство и земледелие велось с искусственным орошением полей, лугов и пастбищ. Медные изделия славились у многих народов.

Перешли к новой группе находок, где рядом с мотыгами и серпами, с простецкими ножами и стременами лежали зеркала, позолоченные безделушки и такое дорогое оружие, что у стрел даже древки были позолочены. Кроме этого, лежали три гипсовые маски.

— Начнем с них. — Конгаров показал две маски: одна передавала в точности дин-линский продолговатый облик, другая — скуластый, монголовидный. — Похожи?

— Нет. Даже нисколько.

Тогда он показал третью маску, будто смешанную из двух первых:

— Этим маскам по две тысячи лет. Они были сняты с лиц умерших и тоже захоронены. Летописи говорят прямо, а черепа и маски подтверждают, что в Хакассию стали проникать соседние народы, оседать в ней то завоевателями, то пленниками, и дин-лины перемешались с пришельцами. Соединив в себе древнеевропейские и тюрко-монгольские черты, они сделались теми, кого называют теперь хакасами.

В то же время, когда шло смешение дин-линов с другими народами и образование хакасов, совершилась другая крупная перемена — родовую коллективную собственность вытеснила частная, началось разделение: с одной стороны оказалась трудящаяся, ограбляемая, бедная масса халых чон (народ-плательщик), арга чон (народ-спина), а с другой — живущая за счет этой массы богатая знать: ханы, князья, баи. Разделение все углублялось, от живых перешло и на мертвых — знать завела себе отдельные могильные склепы, зарывала с покойниками огромные богатства, на создание которых ушли сотни человеческих жизней. Для трудового народа Хакассии наступило многовековое рабство у местных и пришлых захватчиков. Кончилось оно только с приходом советской власти.

Выставку рассматривали долго, внимательно, многое по нескольку раз, сравнивая вещь с вещью. Некоторые из них были найдены в таких далеких местах, как Поволжье и Черноморье, хотя и сделаны в Хакассии; другие, наоборот, сделаны там, а вырыты здесь. Это кочеванье и, еще больше того, сходство вещей говорило, что дин-лины и потом хакасы жили не особняком, а в общем потоке с народами всей степной полосы — от Енисея до Днепра.