Анатолий Знаменский - Иван-чай. Год первого спутника

— Вот что, Терновой. К вечеру чтобы двенадцать тракторов — под твою ответственность! Созывай людей.

Аврал — родная стихия Максима Александровича, в такие минуты Стокопытова не с кем сравнивать. Он хватает списки слесарей, рыщет глазами, подбирая годных на вождение тракторов.

— Ворожейкин, Меженный, Тараник, Бесфамильный… Э-э, черт! — Карандаш тычется в фамилии, пробегает одну за другой. Нужно двадцать четыре человека, чтобы все двенадцать тракторов гремели по трассам безостановочно, круглые сутки, двое и трое суток подряд. Мало людей! Усталые глаза Максима Александровича упираются в лицо Павла: — Ну, кого еще? Ты их всех знаешь!

Две, три, пять фамилий… Еще не хватает двух подменных водителей. Откуда взять?

Звенит телефон. Первая жертва: замерз человек в пути. Сломалась лыжа в лесу. В конторе повисает нехорошая тишина, и кажется, что все еще надсадно звенит охрипший телефон. Эра Фоминична склоняется к столу, бухгалтер Васюков нервно шелестит какими-то бумажками. За окном, наполовину заваленным сугробом, ходят мутные вихри.

— Ну, что будем делать? — В голосе Стокопытова медь.

— К Селезневу поеду я сам, — негромко говорит Павел, с ненавистью глядя на кипу нарядов. — Без подсменного. Двое суток выдержу. За мной пойдет с угольником Меженный, тоже один. Справимся, Максим Александрович.

Стокопытов чувствует, что железный обруч понемногу освобождает сердце. Можно дышать, черт возьми!

С хрустом, выламывая ножки венского стула, поворотился к табельщице:

— Подосенова! Бригадира плотников! Ильина мне, ж-живо!

Пришел Ильин.

— Сколько угольников в резерве?

— Четыре сделали.

— Четыре! Чтобы к вечеру было шесть! Под твою ответственность! Ясно? Бульдозеры пойдут сами по себе.

Ах, как хорошо смотреть на Максима Александровича, когда он в родной стихии!

— Терновой! Кого можно снять из механического в прицепщики? Токаря не загружены? Валяй скажи Кузьмичу! Сбор в пять вечера. Р-развинтились тут! Да не забудь в балки дров заготовить и еду чтобы не забыли. Давай шуруй.

Спустя час Павел пошел домой переодеваться. В красном уголке Надя собрала девчонок из механического, там было шумно.

К четырем часам дня на белом дворе оглушительно ревели двенадцать дизелей, дымили железными трубами теплые балки на санях и угольниках-снегочистах, грудились бочки с горючим.

А снег все валил и валил.

Костя Меченый, в полушубке, в новых серых валенках, помог Павлу затащить в балок тяжелый ящик с провизией, спросил усмешливо:

— А прицепщицу какую облюбовал?

— Найдем, — весело сказал Павел и пошел в отдел кадров.

В огромном овчинном тулупе, в ватных штанах и старых мазутных валенках с загнутыми носами, он едва протиснулся в узкую дверь. Бросил полевую сумку у порога.

Надя стояла у окошка, прижавшись лбом к переплету. Отогревала дыханием светлый пятачок в замороженном стекле. На ней было великолепное лиловое платье с удлиненной талией, а на ногах, обтянутых прозрачным капроном, большущие, очень неподходящие к платью, губастые башмаки с ремнями и медными пряжками. Они напоминали футбольные бутсы.

Платье показалось Павлу очень знакомым, он хотел даже спросить, не купила ли она его у Эры Фоминичны. Но сейчас его удивило другое.

Он же твердо рассчитывал, что Надя тоже готовилась в дорогу. Она ведь собирала девчонок-токарей в красном уголке, горячо убеждала их броситься на борьбу со стихией. По его понятиям, само собой разумелось, что она и сама покажет пример. Тем более что и трассы ей знакомы по старой диспетчерской службе, да и ехать есть с кем. Забралась бы к нему в кабину, посмотрела хоть, как он умеет развернуться на этой тупорылой умной машине. В тулуп завернулась бы.

Но по всему видно, Надя никуда не спешила. Павел малость смешался.

— Н-ну как? Сагитировала девчонок? — спросил он.

— Едут.

— А ты?

Надя пожала плечами.

— Двенадцать человек же надо. Всех желающих некуда девать.

— Та-а-ак. А я думал… — Павел хотел сказать, что она напрасно оказалась тринадцатой, что поездка у них вышла бы хоть куда, вроде свадебного путешествия, но вовремя сдержался.

А Надя картинно повернулась у окошка и сказала с возмущением:

— Ну что ты думал? Ты всегда очень странно думаешь, Павлушка. Сам посуди, не могу же я навесить замок на отдел кадров, умчаться в тайгу на трое суток?

Павел присел на свободный стул, повесил шапку на колено. Надя говорила сейчас резонные слова, и он в который раз оценил ее красоту и стройность, которых не могли испортить даже модные опорки с желтыми бляхами.

— Сам посуди. Люди едут в контору с участков, у всех нужды всякие в отделе кадров, а я замок здесь навешу. Что они скажут-то по этому случаю?

— Это ты верно, — как-то неопределенно сказал Павел.

— Сообразил наконец? А между тем…

Надя прошлась по кабинету, скрестив на полной груди обнаженные руки, озабоченно хмурясь. Она порывалась заговорить о чем-то важном, но явно неподходящем для этой минуты. Недаром же она, поджидая его, нахолодила лоб, пока удалось отогреть дыханием морозную роспись на оконном стекле. Недаром он застал Надю в какой-то грустной сосредоточенности.

— Что «между тем»? — насторожился Павел.

— Ну… тебе тоже не стоило бы уезжать. Вчера Пыжов разговаривал с директором и прямо сказал, что с тобой поторопились, не надо было утверждать, мол, после испытательного срока. Гад такой! Я сама слышала, директор как раз меня позвал.

— Ты ж говорила, что он умнейший человек! — от души рассмеялся Павел.

— Умнейший — кто же спорит, только гад!

Надя вдруг навалилась грудью на стол и, протянув руки, вцепилась в шубный рукав Павла.

— Ох, Павлушка! Съедят же они тебя, ну как ты не понимаешь? Куда ты только смотришь, что делаешь? Ткач написал заявление, будто ты ввел уравниловку, ругаешься с рабочими, как извозчик. Теперь заносы расчищать тебе загорелось, а что за спиной творится — не видишь.

— Да там и смотреть нечего. Мура! — дурашливо отмахнулся Павел.

Надю обидела его усмешка, она снова попыталась взять себя в руки. Достала из ящика какую-то бумагу.

— Не понимаешь или не хочешь понимать? Так ведь заставят! Вот, получили предписание о сокращении штатов. Со второго квартала. Пока еще ничего не известно, но сократят, по-видимому, у вас должность экономиста.

— Давно пора! — обрадованно привстал Павел. Шапка свалилась с коленей.

— Обрадовался! Ведь Эру же сократят!

— И правильно!

Надя всплеснула руками.

— Ну, ты просто олух, прости меня, грешную! Неужели не ясно, что она будет претендовать на твое место? Она старый работник, а ты новичок, без году неделя. Ведь для этого Пыжов и собирает все твои достижения в одну кучу. — И крикнула с надрывом, с нескрываемой обидой: — Мне, наконец, надоело думать за двоих! Что ты за человек?!