Анатолий Знаменский - Иван-чай. Год первого спутника

Неужели это его спина? Сутулая, овчинная, вовсе чужая?

Да что же это такое?!

Надя стиснула щеки ладонями, опустилась в кресло.

Он даже не оглянулся.

Впервые в жизни все получилось не так, как хотелось Наде.

Наверное, с самого детства, с пионерских сборов, с первого курса техникума Надя уяснила для себя одну важную истину о жизни и людях. Не из книг, не из лекций и докладов, а просто разглядела сама, что одни — как ее отец, как большинство соседей и знакомых — просто ж и в у т, просто р а б о т а ю т как заведенные, по раз и навсегда установленному порядку, по законам случайных обстоятельств. Это какая-то… ну, растительная, что ли, жизнь. Другие же — их тоже не так мало — умеют разумно, красиво построить свою жизнь. Эти люди никогда не кланяются обстоятельствам, шагают по ним, как по ступенькам, выше и выше, и оттого они свободны и красивы, на них даже со стороны хорошо поглядеть. Такие люди «творцы своего счастья», они сами выбирают для себя достойное место.

Надя втайне завидовала этим, последним, раз и навсегда положив, что именно так и нужно устраиваться в жизни. Зависть, правда, она скрывала, а что касается устремлений, то они были современны и благородны. Ведь недаром же говорилось, что перед каждым открыты все пути: твори, выдумывай, пробуй!

Свой жизненный путь Надя разметила до мелочей, и был он прям, как беговая стометровка: быть активной комсомолкой, во всем точно и неукоснительно следовать указаниям старших, наращивать опыт и продвигаться по службе. И быть постоянно на виду, вот что главное. Быть заметной!

Надо сказать, что именно так все и получалось в ее жизни. Не успела Надя как следует оглядеться на производстве после техникума, как ее уже выбрали секретарем комсомольской организации, доверили две сотни рабочих парней и девчонок. Руководить ими по установившейся традиции было совсем не трудно. Надя ознакомилась по табелю с процентами выработки и сделала неопровержимый вывод: Мурашко с Муравейко — отстающие, их следует критиковать; а Сашка Прокофьев — передовик, и, следовательно, его нужно поднимать и прославлять. Девчонки из мехцеха — это так, середка наполовинку, их следует дотягивать до уровня передовых. Ну, еще небольшая забота — молодежная стенная газета. При всем том нужно уметь выступать. Хорошо владеть голосом и набором обязательных, сугубо деловых фраз.

Наверное, Надя владела всем этим в совершенстве, потому что ее быстро заметили и перевели в отдел кадров. Пусть должность и называлась не очень внушительно (старший инспектор!), да ведь все хорошо знали, что она единственная по кадрам. А значит, руководящая.

И были уже первые плоды такого избранного положения в коллективе: Наде ничего не стоило теперь задержаться где-нибудь по своим делам после обеда, и никто ее не спрашивал, куда она отлучалась. Ничего не стоило выпросить автомашину (даже легковую «Победу»!), чтобы съездить на станцию за сто километров встретить маму с курорта. Никто бы не вздумал теперь посылать Надю прицепщицей на расчистку мартовских заносов — ведь не могла же она, в самом деле, навесить замок на отделе кадров!

Все шло по строго рассчитанному плану, если бы не Павел!

Она знала о нем все еще до первой встречи. Со слов отца, который выгодно отличал Павла от многих неприкаянных юнцов, что горланили по вечерам у Дома культуры, из производственных сводок машинно-дорожного отряда и, наконец, с Доски почета — отовсюду доносилась его звучная, какая-то крепкая фамилия. А однажды случился разговор в отделе эксплуатации, у Домотканова (там обсуждали какую-то срочную и трудную работу), и секретарь партийного бюро в заключение сказал:

— Селезнева с Терновым туда. Эти с дымом возьмут участок, ручаюсь. Легендарные ребята.

Говорили, что там очень трудный профиль, с косогорами и болотами, а разведочную буровую нужно ставить немедленно, до первых оттепелей и паводка. И Селезнев с Терновым двинули. Они две недели не вылазили из кабин, спали не больше четырех часов в сутки, а домоткановский шофер, возивший им горючее, рассказывал в диспетчерской какие-то чудеса. Тогда-то Надя и решила поехать на трассу к «легендарным механизаторам».

Был вечер с легким морозцем, и посреди черной тайги, у костра, стоял полуголый чубатый парень с железными мускулами, весь в клочьях мыла и капельках воды. Не дрожал, не сутулился, весело щурился темными ласковыми глазами.

Он и сам похож был на железный бульдозер — такого если направить куда нужно, то…

Теперь уж нечего скрывать: она пораженно замерла тогда, залюбовалась им, снежным человеком, а чтобы он не заметил лишнего, затеяла маленькую ссору.

Но, что странно, никаких дальних расчетов, ничего тайного и рассудительного не было в душе Нади, когда она вспомнила вдруг о комсомольском собрании, садясь в кабину. Было ощущение небывалой полноты жизни, хотелось, чтобы он постоянно смотрел на нее своими теплыми глазами, и все.

Ох, Павлушка!

Разве она могла подумать тогда, что он так по-глупому начнет работу в новой должности? Он отлынивал от своих узаконенных обязанностей, не выполнял указаний Пыжова и вообще был явно из тех смешных людей, что не видят дальше своего носа.

Она пыталась предостеречь, вразумить, но ничего хорошего не выходило, потому что он не умел никого слушать, даже старших. И действовал он по нехитрому правилу: что хочу, то и ворочу! Удивительно, как в наше время растут такие вот парни — индивидуалисты, а?

Может, он вовсе и не любил ее? Может, просто так все сложилось, она сама дала повод, а он и обрадовался, покатился по пути наименьшего сопротивления?

Теперь Надя поняла, что есть еще третья группа людей, которые от «растительных» ушли и к настоящим, деятельным, не пристали. Будто бы добиваются чего-то своего, ищут какую-то «правду» вслепую, вовсе не заботясь о себе, об элементарном самосохранении, что ли. Смешные одиночки, которым вечно ходить в вечернюю школу и понемногу усваивать законы общественного развития. А тем временем получать шишки и тумаки за чрезмерную самоуверенность.

И это он, ее Павел. Да разве можно связывать с таким свою жизнь?

Надя отняла пальцы от горящих щек, в волнении прошлась по кабинету.

Платье Эры Фоминичны, чуть-чуть забранное в талии, хорошо, в обтяжку сидело на ней. Надя чувствовала в нем всю себя, свое гибкое, красивое тело. Модные ботинки тоже удобны и хороши были, и кабинет — уютный и теплый, и вовсе не обязательно было бросать кабинет, напяливать на себя ватные штаны и звероватый тулуп, если на трассу могли поехать другие.

А он? Вот чудак-то!

Ну, пусть проветрится! Пусть промерзнет как следует, устанет, попьет талую воду из керосинового ведра, потом умнее будет. Поймет наконец, что она права.