Николай Плевако - Полнолуние

Потом слушали отчет экспедитора, возившего сто бочек соленых огурцов в Мурманск, где был колхозный магазин. Выяснилось, что тару не удалось возвратить.

— Та ничего! — сказал Повитный. Видимо, доход покрывал расход с лихвой.

На Север решили отправить и молодое вино, которого в подвалах хранилось двести сорок тысяч литров. Здесь литр стоил рубль, а в Мурманске почти вдвое дороже.

Кроме мельницы и маслобойни в Приветном был консервный завод, цех разлива вина. Ничего из урожая не пропадало, все шло в переработку.

После летучки Бородин зашел к кузнецу. Нужная деталь лежала на столе, можно было ехать.

— Где ваша «Волжанка»? Пойдемте починим.

Бородин с кузнецом вышел во двор, издали увидел Повитного в помятой шапке, в пальто с поднятым воротником. Он неприкаянно бродил по колхозному двору, дошел до кладовой, что-то сказал повару, отвешивающему говядину для столовой, направился к конторе, но остановился, постоял, подумал и вернулся к калитке.

— Да, стар уже ваш председатель. Семьдесят лет! — сказал Бородин.

— Стар, конечно, — согласился кузнец.

— Пора уже и на покой. Здраво рассудить, какой из него руководитель! Одна реклама. Верно?

— Что вы! Пусть председательствует, у него заместители молодые, — спохватился кузнец. — Как-то без Макара Онуфриевича повернется дело. Такой авторитет!

Одно нравилось, другое не нравилось в Приветном, и противоречивые мысли не давали Бородину покоя.

— Скажите, а свиноферма от вас далеко?

Кузнец махнул рукой, показывая на край села:

— Во-он на бугре!

В каменный, гудящий конвейерами свинарник Бородин вошел, как в заводской цех. Боровы — каждый на центнер, розовые спины, тупые рыла и заплывшие жиром глазки. Одни, скаля клыки, тянулись к чистым струйкам из водопровода, другие сонно завалились на бок.

— Молодец у вас свинарь! — сказал Бородин Повитному,с которым встретился на ферме. Тот лишь досадливо отмахнулся:

— Захвалили. Зазналась.

— Выходит, женщина, а не мужчина свинарь?

— Хуже мужика! — И Повитныйрассказал, как недавно побывал с ней на областном совещании.

— Выступила— смех да грех! — В голосе его слышалась откровенная неприязнь. — Все ждали обстоятельной речи, а она: «Довольно говорить, давайте работать!» И пошла с трибуны.

Коротыш оператор тоже примчался на ферму и теперь нацеливался глазком объектива в золотую рамку с поздравительным письмом от министра. Письмо висело в красном уголке, на видном месте. Оператор смаковал каждое слово:

— «Сердечно… Желаю счастья в личной жизни…» Хо-ороший будет кадр!

— Сайкина! Сайкина! Только и слышишь, — снова с неудовольствием сказал П овитный и— осекся: на ферме появилась свинарка. Елена, конечно, заметила Бородина, но не подавала вида, избегала его, как он ни старался попасться ей на глаза. Знаменитость сразу же окружило человек двадцать журналистов. Коротыш оператор самоотверженно отстаивал свое какое-то особое право на свинарку. Елена отмахивалась:

— Зачем меня снимать? В конторе возьмите готовые фотографии. В стол уже не вмещаются!

Оператора обижало то, что свинарка не делала различия между фотографией и кино, и он пытался объясниться.

— Не буду я сниматься, — упорствовала Елена. — Некогда! Целый день не была на ферме.

— Я вам не помешаю. Вы только переоденьтесь.

Елена была в фуфайке и резиновых сапогах. Оператор мигнул ассистенту, и тот с проворностью приказчика купеческого магазина извлек из чемодана комбинезон.

— Никогда не носила комбинезонов! Кому нужна эта комедия?

Елена, сердясь, пошла вдоль конвейера, поглядывая на свиней и по-хозяйски заботливо разгребая рукой подававшуюся в кормушки мучку.

— Стойте! Стойте! — закричал оператор.

— Что такое?

— Ладно, буду снимать без комбинезона.

Поколебавшись, Елена остановилась в ожидании.

— Попрошу поднять правую руку, а левую опустить. Голову выше и немного набок! — Оператор все не мог «схватить» свинарку, как ему хотелось, забегая и с того и с другого бока. Елена следила за ним угрюмо и подчинялась неохотно. И вдруг, ничего не говоря, полезла под конвейер, перешла на ту половину, где были свиньи, — рослая, красивая, понимая, что главное— работа, а остальное — пустяки. Обиженный оператор кинулся к телефону в красном уголке: «Ничего, сейчас она у меня как миленькая…»

А к платформе уже подкатил грузовик с наращенными досками на бортах, за ним вытянулась вереница таких же до самого хутора. Готовилась сдача большой партии свиней — событие в колхозе немаловажное. Собрался народ поглазеть, и тут случилась заминка. Перед этим водопроводчики уложили трубы, а яму не засыпали, и в нее провалился хряк. С трудом оттуда вытащенный, он сопротивлялся, не шел к платформе, словно разгадав коварный замысел людей. Отбежит в сторону, остановится, замигает белесыми глазками, поджидая Елену, и снова очумело, рывками замечется по загону. Кто-то сердобольно заметил: «Зальется сердце кровью и — готов!»

Повитный неодобрительно наблюдал за возней с хряком, высунувшись из машины, на которой только что приехал по вызову оператора. Увидев яму, он вскипел:

— Почему не засыпали?

— Водопроводные трубы проверяли.

— Что их проверять? И так видно — не текут.

— Ладно. Засыпем.

— Не груби! Не груби! Совесть поимей!

«Чего он на нее взъелся?» — подумал Бородин, не понимая. А свинарка, обливаясь потом, в упор уставилась на председателя, хотела возразить, но никак не могла собраться с мыслями, зашла в тупик. Получилось смешно. Раздосадованная, побежала к платформе, где, сбившись в кучу, упирались свиньи. Все уже там смешалось: понуканье погонщиков, выстрелы кнутов, перестук копыт по деревянному настилу, визг придавленного борова, острый запах навоза и вонь бензина. Начальство стояло в стороне — побритое, нарядно одетое. Бородин терялся в догадках, но вскоре все объяснилось: кинооператор со вчерашнего дня настаивал сняться в конторе всем вместе. Только Елена отнекивалась. Одну ее ждали. Замызганная, побледневшая, осунувшаяся за эти несколько угарных часов, она закрыла борт последнего грузовика и устало провела по лицу рукавом фуфайки. К ней подскочил оператор, что-то стал горячо доказывать. Бородин не мог разобрать, только услышал рассерженный голос:

— Бросьте эту комедию! Мне нужно еще корм на завтра завезти.

— Ладно, ладно! Потом завезешь, — сердито сказал Повитный,высовываясь из «Волги». — Садись. За тобой остановка.

— Никуда я не поеду.

— Ты смотри какая! Все собрались, приготовились, а ей хоть бы что! Это нужно — понимаешь, нужно— не мне, не зоотехнику, не бухгалтеру, а колхозу! Я тебе говорю, бросай все, садись в машину.