Петрусь Бровка - Когда сливаются реки

Лайзан и Круминь смотрели вокруг, и каждый по-своему вспоминал пережитое здесь. Поравнявшись со старой плакучей березой, ветки которой зелеными ручейками стекали до самой земли, Лайзан вспоминал, как сидел он здесь однажды, гадая в отчаянии — куда податься? Не раз отсюда поглядывал он на другую сторону Долгого, где жил его старый приятель Якуб Гаманек, но увидеться с ним он уже не мог: в двух километрах проходила тогда граница Польши, стоял бело-красный столб с «бялым орлэм», который разделял их... Круминь, увидев большой обрыв среди кустарника, вспомнил, как собирались здесь ночью батраки, чтобы потребовать увеличения заработка у Алоиза Вайвода. И только когда поравнялись они с узкой извилистой, поросшей травой стежкой, уползавшей в далекий темный лес, что виднелся за горкой, Каспар Круминь первым нарушил молчание:

— Наша партизанская!..

И эта дорожка так же незабываемо прошла через их жизнь. Лайзан вернулся по ней домой и уже не застал своей Расмы. Каспар Круминь нашел дома и детей, и жену, но вместе с тем и неизбывное горе. Не встала Аустра навстречу ему, не припала к плечу — она неподвижно лежала в постели, избитая полицейскими. Всё допытывались, где муж. С тех пор и зачахла Аустра. Правда, на радостях она как будто почувствовала себя лучше, некоторое время даже пыталась кое-что делать по дому, но вот уже два года, как перестала вставать вовсе.

Солнце перевалило за полдень. Еще на пригорке до них долетело ровное стрекотание косилки. Когда Круминь и Лайзан спустились в долину, к ним, сделав широкий круг по лугу, подъехала на косилке Марта Зибене. Ворот ее цветастой кофточки был расстегнут.

— День добрый, Марта! — приветствовал ее Лайзан.

— День добрый и вам! — весело отозвалась девушка, останавливая лошадей.

— Ну, как косится? — по-хозяйски спросил Круминь.

— Ничего, до вечера все это кончу! — обвела она рукой долину. Раскрасневшаяся, с яркими синими глазами и растрепанными ветром волосами, она, казалось, только входила в азарт работы.

Лайзан и Круминь переглянулись, и Каспар спросил:

— А не тяжело тебе?

— Нет... А что?

— Мужская работа все-таки...

— Да разве я слабее их, что ли? — повернулась на сиденье косилки Марта, словно ненароком разворачивая сильные плечи.

— А полегче работу не хочешь? — спросил Лайзан.

— Какую это? — плутовато прищурила глаза девушка.

— Ну, такую... Например, бригадиром на свиноферму, — предложил Круминь.

— Ха-ха-ха! — закатилась смехом Марта, чуть не падая с косилки. — Меня в свинарник? Пускай Езуп Юрканс боровам хвосты крутит, ему это больше подходит. А я простор люблю, ветерок...

Девушка хлестнула лошадей и поехала.

— Огонь, а не девка! — засмеялся Лайзан. — Недаром Петер по ней сохнет.

— Огонь-то огонь, а на ферму ее надо бы перевести.

Когда подошли к ферме в березняке, навстречу из кормокухни выбежал Езуп Юрканс. Маленького роста, толстенький, он катился, словно бочонок. Вытянутое лицо его с длинным носом чем-то напоминало поросячье рыльце, недаром в шутку его называли «свиным татой». А говорил он, проглатывая окончания слов, будто катая во рту горячую картошку. Маленькие хитрые глазки его сидели глубоко, словно прятались под нависшими дугами бровей. Он катился на толстеньких ножках, семеня и покачиваясь, заискивающе улыбаясь.

— Вот и хорошо, что вы к нам, товарищи Ян и Каспар! — Езуп всегда обращался к ним несколько официально, считая, что это свидетельствует о его самостоятельности и серьезности. Однако, увидев, что его улыбка не вызывает ответной, он присмирел. Каспар же, что называется, «без примерки», сразу взялся за Езупа:

— Что за двор у тебя? Помойная яма... Такой двор был на твоем хуторе? К нам же соседи приедут — и не стыдно тебе будет показывать все это, черт тебя возьми?

Ян, насупившись, молчал, а Каспар, находя все новые непорядки, горячился:

— Тут не место кормовой картошке! У тебя есть погреб, почему она валяется на дворе?

— Вчера только привезли, ссыпать не успели, — оправдывался Юрканс.

— И дверь поставить не успели? — показал Круминь на раскрытый хлев и валявшуюся рядом дверь, снятую с петель.

— Некому у нас это сделать, — пытался выкрутиться Езуп.

— Няньку тебе приставить, чтобы штаны подвязывала? — кипятился Круминь. — Дитя, а?

Еще больше обозлился Каспар в хлеву, когда увидел пустой загородку, где обычно стоял йоркшир Славный.

— Где боров?

— Захворал...

— С чего бы это?

— Ветеринар приедет — скажет. Откуда мне знать?

— Под суд... под суд отдам, если что случится! Попомни мое слово! — с лицом, налившимся кровью, кричал Каспар.

— Да ты на него не ори, — спокойно посоветовал Лайзан, — ты просто скажи ему, что если через два дня на ферме не будет наведен порядок да еще если свиньи будут пропадать, то мы хорошенько подумаем, что нам с ним делать.

И, обратившись к Юркансу, добавил:

— Помни, Езуп, тебе доверили... А ты что делаешь?

— Да я ли не стараюсь, товарищи?.. Ну, может, чего недоглядел, так уж сразу под суд... У меня же маленькие дети... Разве можно так советского человека? Вы сначала проверьте, виноват ли я. Вот ветеринар скажет, что случилось...

В этот момент подошел ветеринар Зеелде. Он сказал, что уже осмотрел Славного, что хряк просто немного приболел и ему ничего не угрожает.

— Вот! А вы меня под суд хотели! — упрекнул, едва не всхлипывая от обиды, Езуп Юрканс.

— Все равно я ему не верю, — сказал Каспару Лайзан, когда они уже уходили с фермы.

Лайзан ушел обедать. А Каспар Круминь, занятый делами, только под вечер вернулся домой. Его сразу обступили дети. Было их шестеро — три дочери и три сына, самой старшей девочке шел четырнадцатый год. Каспар сидел в углу за столом и с аппетитом ел жаренную на сале картошку. Маленького Томаса он держал на коленях, а двое постарше сидели рядом, выжидая, что, может быть, и до них дойдет черед.

— Да не приставайте вы!.. Дайте отцу хоть поесть, — ворчала с постели на детишек больная Аустра.

Каспар вздохнул. Не везет ему в жизни. Вот уже который год как болеет жена, и сколько ни привозил он докторов, все бесполезно. А дома без хозяйки — беда. Все хозяйство ложилось на плечи четырнадцатилетней Визмы, малыши оставались почти без присмотра. Хоть бы он сам почаще приезжал домой, но где уж там, ему едва хватало времени, чтобы забежать перекусить.

Кончив обедать, Каспар несмело прошел в боковушку к жене. Она лежала на подушках с высоко приподнятой головой. Худое лицо ее было бледно, с зеленоватым оттенком. Глубоко запавшие глаза мягко светились и как бы просили сочувствия, черные волосы, аккуратно причесанные, еще больше подчеркивали ее беспомощное стремление выглядеть привлекательнее даже во время болезни. Каспар сел около постели на табуретку и взял Аустру за руку.