Петрусь Бровка - Когда сливаются реки

— Смотрите, Каспар Круминь на праздник поехал, — оповестила Агата, молча сидевшая у окна.

— Если поехал Каспар, так и нам собираться пора... У Круминя все идет по плану... Пойдем, Алесь! — пригласил Рудак.

Алесь кивнул в знак согласия и начал поправлять перед зеркалом воротник вышитой рубашки. Из зеленоватого стекла на него глядело молодое, загорелое, немного озабоченное лицо.

— И я с вами, — засуетилась Марфочка.

— Подожди, дочка... Мы с тобой еще поспеем, в самый час придем, — успокоила девочку Агата.

Алесь и Рудак молча шли по улице. «Быстро бежит время, и как много нового приносит оно», — думал Алесь. Когда окончилась война, он был еще мальчишкой, а теперь вот стал инженером и будет на своем озере строить гидроэлектростанцию. Это и радовало и тревожило: свои-то примут и поддержат, а как долговские, соседи — латыши и литовцы? Кто знает, как еще все сложится!.. Конечно, времена переменились, но старые, недоверчивые отношения запросто под печь не сунешь, за порог не выметешь... Твердые шаги и уверенная речь Рудака подбадривали Алеся: «С такими, как Рудак, не пропадешь... Они и войну ломали, и теперь жизнь за гриву держат...» Радовали перемены, которые произошли в Долгом за те два года, что он не был здесь: на пепелище вдовы Шавойчихи выросла новая пятистенка, над окнами Хатенчиковой избы поднялись акации, над многими домами в синеве неба вырисовывались антенны. Даже клен, маленький прутик, посаженный им в день прощания со школой, поднялся, возмужал и уже достал своим зеленым чубом до карниза.

— Растем, — с удовлетворением отметил он вслух. — Растем, а, Захар Семенович?

— Растем-то растем, да не совсем так, как надо, елки зеленые, — нахмурился Рудак. — Бывает, что и в бок выпираем и на сторону хилимся.

— Это ты о чем?

— А о том, что нет в колхозе нашем настоящего порядка. Это ж подумать только, какие богатства кругом — лес, земля такая... Приложи к ней руку, так она тебя сполна отблагодарит, — и Рудак указал на просторы, открывавшиеся за селом. — А луга какие, трава? Сено — шафран, настоящий шафран. Никакого чаю не нужно, заваривай и пей. А поля благодатные!

Рудак загорячился, брезентовые полы его куртки трепетали на ветру, словно крылья какой-то огромной птицы. Продолговатый, тонкий нос и маленькие, острые, глубоко посаженные глаза придавали ему такой вид, что казалось, еще минута, и Рудак взлетит вслед за своими словами.

— Ты только подумай, — время от времени хватая Алеся за рукав, говорил Рудак. — Такая выгода, а какие наши коровы на весну вышли? Как те раки ползали возле озера. Почему? Кормов не хватило. Силоса не заготовили. А ты посмотри, что у латышей, у Круминя делается! Коровы — как печи, луг продавливают. А гуси у нас где? Рыба где? Живем при озере, а плотичка — в ладонь добыча... — И Захар Рудак с болью посмотрел на озеро.

Алесь слушал парторга, смотрел на озеро; оно лежало перед ним таким же, каким он помнил его с детства. Едва виднелся противоположный берег с синей каемкой соснового леса — там через камыши и осоку протискивалась в озеро маленькая речушка Мускувица. Вправо и влево, насколько хватал глаз, бежали и вскидывались серебристые волны, а тут, у Долгого, где озеро кончалось, стояла серая, обомшелая мельница. С глухим шумом падала темноватая вода.

— Ну, а в чем же дело? — оторвавшись от своих дум, спросил Рудака Алесь.

— Тут, брат, причин много. Поживешь — увидишь! Э, да что там! — ожесточенно рубанул рукой по воздуху Рудак и тут же перевел разговор. — Смотри, вон, наверное, Якуб Панасович сидит.

Алесь посмотрел на берег, где стояла старая, разлапистая верба, и радостью затеплилось его сердце. Любимое местечко, где таскал он когда-то окуней, не пустовало — настороженно согнутая фигура в сером пиджаке неподвижно сидела над тремя воткнутыми в землю удочками. По рыжей, некогда зеленой шляпе и по тому, как из-за плеча вился сизоватый дымок табака, Алесь узнал Якуба Панасовича. Рудак замедлил шаг и, подавая Алесю знаки, попытался подойти незамеченным к старому учителю. Но Алесь не удержался и окликнул:

— Добрый день, Якуб Панасович!

— А? Что? — привстал от неожиданности Якуб Панасович и, заметив подходивших, рассмеялся. — Напугали вы меня... А ты откуда взялся? — Он по-отцовски обнял и поцеловал Алеся.

— Не знаете разве?

— Знаю, слыхал, но пока что от других.

— Под ваше руководство опять приехал, Якуб Панасович.

— Ну, эти шутки ты брось, из-под моего руководства ты вышел давно. Стало быть, строить будем?

— Строить! — твердо и уверенно ответил Алесь.

— Вот это дело!.. Да вы садитесь, а то рыбу мне перепугаете. Сами видите: рыбка в реке, а не в руке!

— Ну уж вы не прибедняйтесь, — сказал Алесь и присел с Рудаком вслед за Якубом Панасовичем, а тот снова уставился на свои удочки. Поплавок на одной из них начал выписывать мелкие точки и тире, словно оттуда, из глубины, что-то передавалось по азбуке Морзе. Якуб Панасович настороженно следил за поплавком, бросая короткие, отрывистые фразы:

— Кончил, значит...

— Как видите, Якуб Панасович.

— Будешь, значит, строить... да?

— Если помогать будете!

— Постой, постой, — сразу оживившись, старый учитель подсек и вытащил небольшого окунька. Дрожащими руками высвободил из проколотой губы рыбки крючок, захватив добычу в сложенные ладони, присмотрелся. Окунек трепыхался в руках Якуба Панасовича, и он осторожно пустил его в ведро с водою, потом посадил на крючок свежего червяка, поплевал на него и забросил на счастье.

От шоссе, со стороны Антонова луга, донесся гул. Слышно было, как просигналила грузовая машина, протрещали мотоциклы. Тарахтели по мосту колеса телег.

— А не пора ли и нам, Якуб Панасович? — напомнил Рудак, до этого молча наблюдавший за встречей учителя и ученика.

Старик, прищурив глаза, поглядел на Рудака и стал собирать удочки.

— Ничего не попишешь, надо идти... А жаль! Доброе у нас озеро, Алесь!.. Вон сколько хат сбежалось к нему со всех сторон — будто водички попить захотели... Что это разболтался я? — спохватился Гаманек. — Давняя привычка. — И, положив удочки на плечо, начал подниматься на высокий берег.

Несмотря на свои годы, Якуб Панасович выглядел бодро. Он быстро шагал по прибрежному песку, и Алесю, видевшему сбоку его обветренное лицо и седые волосы, казалось, что учитель нисколько не изменился. Гаманек всю жизнь казался ему таким. Он знал в селе всех, все знали его, и жизнь людей была его жизнью, их думы и заботы — его думами и заботами. Вот и теперь, едва они отошли от берега, учитель опять вернулся к своим мыслям:

— Значит, начинаем?

— Я как пионер: всегда готов! — улыбнулся Алесь, хотя на душе у него было далеко не так спокойно, как хотелось бы.