Петрусь Бровка - Когда сливаются реки

Теперь весна в разгаре. Зеленеет трава, гудят тракторы на полях, и Якуб Гаманек, прихватив свое ведерко, каждый вечер ходит с удочками на озеро ловить окуньков и плотичек. Легко, отрадно на душе у Алеся. Здание электростанции, белое, словно вымытое, стоит на берегу, а от него уже начинают расходиться вдоль трех дорог столбы — на Долгое, «Пергале» и Эглайне. Пройдет еще немного времени — побежит по проводам ток и вспыхнут вокруг огни.

Несколько тревожило Алеся только поведение Анежки. Она любила его, это он знал. И в то же время она под разными предлогами отказывалась переезжать к нему и жить вместе. «Может быть, из-за этого проклятого Паречкуса, которого никак не могут найти? — думал Алесь. — Сидит, наверное, где-нибудь, забившись в мох...»

— Алесь, а мы тебя ждем! — крикнул ему Никифорович, когда он подходил к станции, и Алесь понял, что замечтался.

Приступили к установке турбины, и Алесь теперь почти неотступно находился здесь. Но еще ближе к сердцу, кажется, принимал все это Кузьма Шавойка. В последнее время он почти не отходил от Никифоровича, и тот, пока турбина стояла под навесом, рассказывал о каждой ее части, а кроме того, Кузьма уже и сам начал заниматься по книгам, которые удалось достать. Теперь Кузьма стал надежным подручным старика, охотно выполнял всю, даже самую, казалось бы, неинтересную работу, которую ему поручали, а про себя мечтал стать дежурным по электростанции.

Турбины отличаются от других машин тем, что их обычно ставят посреди светлых и просторных залов, словно оказывая тем особый почет. Так было и здесь. Машина лоснилась под лучами солнца, которые щедро лились сюда через раскрытые окна, возле нее хлопотали Алесь, Никифорович и Кузьма. В зале, правда поодаль, чтобы не мешать, толпились люди, у которых оказалось свободное время, — слишком все это было интересно и многозначительно, чтобы пропустить такое событие в жизни села.

Проработав несколько часов, Алесь распрямился, вытер руки от масла и сказал удовлетворенно:

— Будет порядок.

— Будет, — согласился Никифорович.

— Но работы еще много.

— А я думал, что уже все, — удивился Кузьма.

— Ишь ты какой быстрый! — усмехнулся Никифорович. — Ее еще отрегулировать надо, довести все до полного ладу...

— Нет, все-таки уже меньше осталось, — не согласился с ним Алесь. — Вот не задержаться бы с проводкой...

— Задержишься, когда провода не хватает...

— Значит, опять хлопоты — звони, проси, уговаривай...

— Учись и этому, сынок... Без этого и начальника в наше время настоящего не получится! Тут у тебя еще райские условия, все вам помогали, люди свои вокруг, а в другом месте потруднее придется... «Закаляйся, как сталь» — по этой песне и действуй...

Эти слова Никифоровича, сказанные почти в шутку, еще раз напомнили Алесю, что скоро он отсюда уедет, а куда — еще никому не известно. По существу внешне Алесь мало изменился с того времени, как приехал сюда, только, пожалуй, загорел и поздоровел, а на самом деле это уже был другой человек. Но само повзросление происходит по-разному, и быстрее у того, кому приходится самостоятельно делать большое и ответственное дело... В контору Алесь пошел не обычной дорогой, а стежкой, которая вела мимо фермы. Мать уже несколько раз просила его зайти посмотреть, что теперь делается у нее. Старой было немного обидно, что ее сын, целиком занятый стройкой, не находит времени поинтересоваться ее успехами, которыми она гордилась. Но увидеть мать наедине Алесю не удалось — возле фермы он встретил Захара Рудака.

— А-а, товарищ начальник, — пробасил тот, — пришел поинтересоваться нашими делами? Рады... Электричество — это, конечно, хорошо, это просто замечательно, особенно когда на столе всего много, а?

Агата поставила на землю ведро, которое держала в руках, поправила кончик платка на шее и с умилением смотрела, как Алесь здоровается с Рудаком.

За оградой, возле матери, пили из корыта телята.

Некоторые были пестрые и отличались от остальных и ростом и мастью. Алесь сразу узнал в них приплод тех коров, которых пригнали из «Пергале».

— Оттуда, мама? — спросил он, кивнув головой в их сторону.

— Оттуда, — ответила Агата, довольная вниманием сына. И она попыталась подробно рассказать о том, как теперь ухаживают за скотом, насколько повысились удои и какое беспокойство испытывает она из-за кормов.

— Будут корма, Агата, — послышался уверенный басок, и все увидели подходившего Самусевича. — Наводите тут панику, а все зря.

Самусевич выглядел более подвижным и бодрым, чем прежде. Он немного похудел, лицо его посвежело и обветрело. В душе, правда, он так и не мог смириться с тем, что не он председатель колхоза, но виду не показывал.

— Я думал, ты сеешь, а ты еще попусту поля шагами меряешь, — упрекнул его Рудак.

— Посею... Дело понимать надо!..

Зимой еще, после того как Самусевич поклялся исправиться, его решили сделать бригадиром, и пока что он не давал повода раскаиваться в этом.

— В этом году я рисковать не хочу, — продолжал Самусевич. — Хочу на выставку в Москву попасть, что вы думаете?

— Ты, Антон, не о выставке думай... Я вот пою скот, а ты о закуске подумать должен... Небось сам закусывал?

— Закусывал, — нехотя признался Самусевич. — Как же ее, черта, без закуски потреблять? Невозможно. А только, тетка Агата, ты мои раны солью не посыпай... С председателя побольше спрашивай, тетка Агата. А мое дело маленькое, я свой план выполню!

— Ну и дьявол! — засмеялся Рудак. — Правду говорят, что такой характер хоть на мельнице в муку перемели, а он все самим собой будет...

— Трудный характер, — согласился Алесь.

— А кто его знает... Это еще подумать нужно! Из лозы только корзинки да стулья плетут, чтобы сидеть удобно, а на дубках вон крыша держится... Только суки обрубать трудно...

Ян Лайзан, который работал теперь в своей столярне для колхоза, все-таки довольно часто наведывался на станцию. Во-первых, его тоже интересовала установка турбины, во-вторых, он любил посидеть и покалякать с Никифоровичем, а в-третьих, он очень хотел, чтобы уже и Дом агрикультуры строился. Но шли полевые работы, люди в колхозах были заняты, и бревна, привезенные зимой, лежали на бугре, темнея под солнцем и соча прозрачные капли смолы, словно они все еще оплакивали свое прошлое... Вот и теперь Лайзан шел знакомой тропинкой, вокруг которой буйно волновалась трава и пестрели цветы. И еще издали заметил он около барака вороного жеребца из Эглайне. «Неужели Каспар сидит у Восилене? — подумал Лайзан. — И так рано? А почему бы и нет? Может, пойдет на лад у них...»

Лайзан не ошибался. Каспар явился в комнату Восилене и Анежки с утра. Был он необычно подтянут, чисто выбрит, с закрученными усами. Однако его боевой вид никак не вязался с нерешительностью, которая совершенно явственно проступала во всех его движениях. Трудно было узнать и Восилене — она сидела у окошка, подперев голову рукою, и глаза ее, всегда веселые, казались погасшими. Анежка вышивала и не сразу заметила все это, занятая своими думами, но когда увидела, поднялась и вышла. Восилене продолжала молчать, и первым не вытерпел Каспар. Заметив, как дрожат ее губы, и решив, что женщина вот-вот заплачет, Каспар подошел к ней и взял за руку.