Григорий Терещенко - Гранит

— Кто это?!

Но в ответ лишь частые гудки. Трубку положили...

В груди Оксаны словно что-то оборвалось.

«Когда она уехала? Когда? Если сегодня, то Сергей уже домой возвращается. Он так и сказал вчера по телефону: «Выезжаю завтра».

Звонок не давал Оксане Васильевне покоя. Она, конечно, понимала, что звонила недоброжелательница, но острая боль не оставляла ее сердца. «Зачем он вызвал Любу в Москву? А может, та сама напросилась? Что, если Сергей не приедет ни завтра, ни послезавтра? — Она представила их там вместе. — Вот взять бы сейчас да и поехать туда. Зачем? Проверить!.. Фу, что за мысли! Мать ведь больна. Как можно бросить детей, больную свекровь. Да и что скажет Сергей? Что скажут люди? Люди и без того много болтают... Дать телеграмму, чтобы немедленно возвращался: мать, мол, в постели, больна... Ну, он поехал, — понятно, вызвали. А зачем в Москву ехать Любе? Зачем? Подумаешь, специалист! С грехом пополам диплом получила. Опыта никакого. Но он не кого-нибудь, ее назначил экономистом. Странно... А я-то, дуреха, радовалась, считала себя победительницей... Какой стыд, как теперь людям в глаза смотреть...»

Нервы Оксаны Васильевны были напряжены до предела. Раньше Григоренко казался ей защитником и опорой, умным, сильным. Теперь же...

«И ведь, уезжая, ни словом не обмолвился о Любе. Побоялся. Решил скрыть. Жена, дескать, на другом карьере работает, не дознается. Конечно, и не узнала бы, если б не звонок...»

Ей вдруг припомнилось, как на торжественном собрании, когда читали приказ о премиях и была названа фамилия Любы, Сергей Сергеевич весь как-то просиял и во взгляде его появилось даже нежное выражение. О, она, Оксана, не забудет того взгляда! Припомнилось ей и еще кое-что, чем она сможет упрекнуть его. «Нет, я ему прямо скажу: или — или...»

Оксана подошла к свекрови. Та не спала.

— Ложись, доченька, мне полегчало, — проговорила тихим голосом Елизавета Максимовна.

Если бы свекровь не болела, Оксана поделилась бы с нею своими мыслями. Но сейчас ее волновать нельзя.

«А может, я все это просто выдумала? Может, Сергей сейчас спит себе спокойно в доме на Калошином, а Люба еще только едет в поезде. И ничего, ровным счетом ничего не произошло. Да и сестра его сейчас в Москве... Ну, а если он в гостинице остановился?..»

Лишь под утро сон сморил наконец Оксану.

На дворе март. Погода прескверная: слякоть, пронизывающий ветер, а с неба сыплется то ли дождь, то ли снег, не понять.

Сабит шел по участку не спеша, уверенно, как хороший хозяин по своему двору. Вот остановился возле Егора Конопли, придирчиво осмотрел швы кладки.

— Твой глаза как видят?

— Пока что без очков...

— Сходи к доктору. Мало-мало на два сантиметра шов гонишь! Неладно получается. А с половинками, по-твоему, кто-то другой работай?!

Подсобный рабочий стал подавать половинки и четвертушки. Конопля начал класть их на раствор, продолжая с напускной важностью бурчать:

— Что теперь — лето?.. Швы ему велики... Половинки... Лучше бы за разгрузкой кирпича следил...

Сабит подошел к Лисяку:

— Мало-мало освоился? Сам уже кладешь?

— Не боги горшки обжигают.

Там, где закладывали фундамент, какой-то парень, дурачась, обнимал девушку. Девушка отбивалась, стараясь высвободиться. Сабит поспешил туда.

— Вам что, никакой дела нет?! Ишь какой петух!

Парень тут же взял мастерок, а девушка, подхватив носилки, пошла к своей напарнице.

Возле электропечки кто-то спал. А может, не спал, просто притворялся. Сабит тронул спящего за плечо: сначала легко, спокойно. Не помогло. Тогда он взял его за нос.

— Ты что это, в рабочий время спишь? Или заболел?

Парень посмотрел на Сабита мутными, бессмысленными глазами.

«Пьяный, — понял Сабит. — Вот подлец! Ввели бесплатные обеды, заказывай на завтра что хочешь. Как в санатории. Но ему и этого недостаточно. Видимо, еще до обеда на Хорольской улице причастился».

Сабиту вдруг стало нечем дышать. От нахлынувшего гнева он начал задыхаться. Сабит шагнул к парню. У него появилось желание ударить этого пьянчугу. Он схватил парня за ворот, рывком поднял перед собой. Но тут же отпустил.

— Чтоб тебя, мало-мало, не было в моей бригаде! Понял?

— Не грозись. Видали мы таких. Сам гляди не споткнись, карьер тут! — крикнул парень вслед Сабиту и грязно выругался.

Сабит подошел к группе ребят, которые стояли и молча курили.

— Что, загораем? Работать надо, а не загорать!

— С раствором задержка. Тот, что утром привезли, половину в снег выгрузили.

— А вы не видел? Где ваш глаза были?

Сабит обвел всех укоризненным взглядом. Многие тут же потупились: стыдно все же, действительно — куда смотрели?

Потом Сабит пошел к демобилизованным. Они возводили стену. Здесь всегда порядок. Раствор здесь в снег не сбросят, бездельничать не будут. Возле этих парней можно прийти в себя.

Когда врач ушел, Елизавета Максимовна позвала Оксану.

— Ксанушка, милая, не обижай без меня Иринку. Она сиротка...

— Мама!..

Не в силах совладать с собой, Оксана упала на колени, прижалась мокрым лицом к большой смуглой руке свекрови.

Ночью Елизавете Максимовне стало хуже.

— Может, «скорую помощь» вызвать? — спросила Оксана.

— Не нужно, доченька.

Оксана сидела возле свекрови, меняла спиртовые компрессы. Задремав, просыпалась, как от толчка.

Начало светать. Когда стали вырисовываться светлые прямоугольники окон, Елизавета Максимовна открыла глаза, приподняла голову и тихо сказала:

— Форму Иринке я выгладила, чулочки постирала...

«Наверное, бредит!..» — подумала Оксана.

Свекровь больше ничего не сказала. Голова ее упала на подушку, дыхание стало тяжелым, с хрипом. Но вот и оно прекратилось.

— Мама! Мама! — позвала Оксана и испуганно прислушалась. В комнате царила тишина.

Оксана наклонилась, подняла повисшую руку свекрови и тут же в ужасе вскрикнула. Не помня себя, кинулась в комнату, где спали дети. Зацепила столик с лекарствами, по полу покатился, подпрыгивая, какой-то пузырек. Сердце Оксаны бешено колотилось. В квартире, кроме детей, никого. Сергей приедет только в восемь утра. Приедет? А если задержится в Москве еще на день?

Куда-то надо звонить, что-то делать... Оксана Васильевна выбежала в переднюю. Затем выскочила в коридор. Он был пуст. Ни одного человека. Оксана поежилась от холода. Надо вернуться за пальто. Вернулась. Надела пальто и снова сняла. Совсем растерялась. Бежать? Но куда? Зачем? Нет, нужно ждать утра. Ничему теперь не поможешь. Все кончено...

Оксана снова вошла в комнату, где лежала свекровь. Отдернула занавеску на окне, распахнула форточку, подняла валявшийся на полу пузырек. Потом подошла к свекрови, закрыла ей глаза, сложила на груди руки. В лице покойницы не осталось ни кровинки. Разгладились морщины, лицо стало спокойным.