Александр Черненко - Моряна

Глуше недавно исполнилось двадцать семь лет. Круто изменился характер ее за последние годы: становилась она злой и сварливой, на приставанья ловцов отвечала дерзко. Мотю она колотила, часто сбрасывала ночью с постели на пол, а особо назойливых ловцов изводила неисполняемыми обещаниями: они напрасно и подолгу ожидали ее в прибрежных камышах или под бугром. Иной раз, условившись с надоедливым ловцом о встрече, она шла к его жене и, рассказав об этом, посылала ее вместо себя. Нередко, разговаривая на улице о чем-либо с парнем или женатым ловцом, она нарочно задерживала его, стараясь, чтобы кто-нибудь увидел их, и, зная, что ловца ожидает выговор от жены или невесты, она громко смеялась, развязно хлопала его по плечу...

И кто знает, до чего довела бы ее эта озорная игра, если бы не подоспел Дмитрий Казак.

Парни уже собирались отомстить Глуше за ее проделки, несколько женатых ловцов тоже обещали ее встряхнуть, а некоторые рыбачки, которые подозревали о связи своих мужей с Глушей, хотели особенно крепко разделаться с ней.

В это время и появился Дмитрий.

Однажды по протоку, где были выбиты Глушины сети, мчался он на бударке под парусом.

Глуша сидела на вдвинутой в камыш лодке и задумчиво глядела на тихие, светлые воды камышевой заводи, мысленно разговаривая сама с собою о несносной, никчемной своей доле.

Неожиданно над протоком вскинулась чья-то песня:

Вздрогнув, Глуша раздвинула камыш и увидела Дмитрия; он полулежал на корме, раскинув ноги по бортам лодки.

Не докончив припева, он вскочил на ноги и отпустил шкот; парус начало хлестать, и лодка замедлила ход. Схватив шест, Дмитрий стал поспешно водить им под рулем.

Очнувшись, Глуша поняла, что лодка Дмитрия наскочила на ее сети и, должно быть, порвала одну из них. Она быстро выдвинула свою бударку из камышей и грозно закричала на ловца:

— Слепой, что ли! Куда заехал!..

— Но-но! — оборвал ее Дмитрий. — Чего орешь? На Мотьку, что ли? Не ори, я тебе не муж!

— Выкладывай новую сетку или деньги плати! — не унималась Глуша. — А то вот веслом как дам!

Дмитрий, сдвинув на затылок картуз, громко рассмеялся.

Лодки их столкнулись.

— Я тебе посмеюсь! — и Глуша угрожающе подняла весло. — Давай новую сетку!

Опустив парус, Дмитрий набросил цепь своей лодки на уключину Глушиной бударки и сам перемахнул в нее.

— Ты что ругаешься? — спросил он Глушу, вплотную подходя к ней.

— А тебе здесь чего надо? — она обеспокоенно, часто задышала.

Сощурив глаза, Дмитрий сдержанно усмехался.

— Чего, спрашиваю, надо тебе здесь? — и Глуша отступила.

У Дмитрия лихорадочно блестели глаза. Вырвав из рук Глуши весло, он рывком вогнал лодку в камыши.

Все усмехаясь, Дмитрий вплотную подошел к Глуше и ласково толкнул ее...

Глуша крепко привязалась к Дмитрию.

Не обращая больше внимания на равнодушного Мотю, она опять стала тихой и молчаливой; с ловцами она тоже не была теперь злобной и дерзкой — шутила, смеялась с ними.

И в неизбывной радости Глуша стала еще пышнее расцветать.

Рассказывая своей подружке Насте Сазанихе о связи с Дмитрием, она признавалась душевно:

— Знаешь, Настенька, будто сызнова я на свет народилась...

Подружка, охая, предупредительно говорила:

— Смотри, Глушенька... Как бы чего не случилось...

Глуша закрывала глаза, закидывала руки за голову и, потягиваясь, беспечно произносила:

— Ну и пусть! А сейчас мне хорошо... Будто сызнова я жить начинаю...

Отец, прослышав о связи Глуши с Дмитрием, приехал в Островок.

— Брось, дочка, баловать! — строго пригрозил он ей. — Ей-ей, побью, ежели еще раз услышу.

— Батяша! — в отчаянии воскликнула Глуша. — Или ты сам не знаешь!..

— Ничего не знаю! — Максим Егорыч сердито топнул ногой. — А баловать брось!

Он стал меньше пить и теперь почти каждую неделю приезжал к дочери.

Сначала маячник все грозил выпороть ее при всем народе, а потом стал запугивать:

— Бросит он тебя. Попомнишь мое слово, бросит. Он — парень! Ему для жизни девка нужна. А баба — так, только для потехи...

Об этом же говорили ей и Настя и другие рыбачки...

Однажды Максим Егорыч сумрачно сказал ей:

— Куда ни шло! Раз не люб тебе Мотька, бросай его и выходи за Лексея-Матроса... А Митрия забудь: не пара он тебе! Попомни мое слово: бросит он тебя. А Алексей — суженый тебе. Помнишь?..

О Лешке-Матросе, с которым гуляла Глуша еще в девках, она не хотела теперь и слышать: с гражданской вернулся он поздно, без ноги и частенько изрядно выпивал.

— Митрий — парень, а ты — не девка! — твердил Максим Егорыч. — Известно, для чего ты ему нужна... Бросит он тебя!

Это начинало волновать Глушу, и она, отрадно отвечая на ласки Дмитрия, стала понемногу задумываться над тем, а что же будет дальше...

Один раз она прямо спросила об этом Дмитрия.

— Окрепну с хозяйством, — решительно заявил он, — тогда и жить вместе будем. Повенчаемся в загсе, и перейдешь ты ко мне в мазанку.

Глуша верила Дмитрию и ждала; она терпеливо переносила угрозы отца, безропотно выслушивала сомнения подружек, упреки досужих рыбачек.

«Скоро конец мученьям, — думала Глуша, лежа в постели и слушая, как во дворе бесновался шурган, громко ударяя снегом в стены дома. — Удачливо ловят белорыбку Митя и Васька. В эту весну непременно они самостоятельными ловцами будут!»

И она улыбалась, чувствуя, как в радости закатывается ее сердце...

Но рядом, раскинув руки, шумно храпел Мотя.

Она закрыла глаза и повернулась к нему спиной, снова пытаясь заснуть, но сон не шел — шурган бушевал, хотя уже и тише, все же продолжал настойчиво напоминать ей об опасностях, которые подстерегают ловцов на море.

Ворочаясь и вздыхая, Глуша с сожалением подумала о том, что напрасно погорячился Дмитрий и не взял с собой в море купленную ею у бабки Анюты спасительную, волшебную грамотку «богородицын сон».

«Капризный, чертяка», — ласково выругала она Дмитрия, припоминая, как швырнул он грамотку в помойное ведро и, нахмурясь, сердито сказал: «Меня в Красной Армии другим делам обучали!»

Слушая, как стучит в ставни ветер, Глуша все думала о Дмитрии. Ей то мерещилось, что его и Василия заваливает в коше этот шурган, то отрывает льдину и уносит с ловцами в относ, то Митя с Василием, возвращаясь домой, сбиваются в снежной буре с дороги...

Опять открыла она глаза и опять долго разглядывала потолок... Потолок, казалось, заволакивался туманом, незаметно переходя в картины ледяного, пустынного Каспия. Над морем беспрерывно кружила метель, сквозь нее пробирались Митя с Василием в Островок.