Александр Черненко - Моряна

«Старый псюга! — с ненавистью подумал Алексей Фаддеич о Краснощекове. — Прикарманил часовенные денежки и молчит!..»

— Алексею Фаддеичу!

Дойкин вздрогнул.

Перед ним стояла, кланяясь в пояс и сложа руки на груди, Полька-богомолка; вся она была черная — и лицо, и платок, и ряска. Полька когда-то обитала в городском Девичьем монастыре.

Закатив глаза, она вдруг запричитала, беспрестанно теребя ряску на груди и чем-то позванивая:

— А я к тебе, кормилец ты наш, просить за рабов божьих — за Савелия и Анастасию. Знаю, не оставишь ты их в нужде...

Польку и Дойкина окружили ребятишки, рыбачки и кое-кто из ловцов. Продолжая громко причитать, богомолка просила за Савелия, что прошлой осенью работал у Дойкина:

— Помоги, помоги, кормилец ты наш. Деткам его помоги, да и самой Анастасии тоже... Пошли им мучицы, а Христос не оставит милосердия твоего.

— А что Савелий? — стараясь быть участливым, спросил Дойкин. — Нога у него как?

— Не сегодня-завтра Савелий из больницы выпишется и в Островок заявится, кормилец ты наш. А нога его, слава богу, на поправку пошла! — Полька-богомолка низко поклонилась. — Не оставь рабов божьих и деток их. Не оставь, Алексей Фаддеич!

— Пойди к Софке, пусть пошлет пуд ржаной и пуд пшенишной, — и перевел взгляд на Наталью Буркину.

Она стояла позади ребятишек.

«Ка-акой добрый! — с умилением подумала Наталья о Дойкине. — А Григорий все ругает его».

И снова тоска по сытой, прочной жизни охватила Наталью, как и недавно, когда она вела мужа с холмов.

— Не оставит тебя Христос, кормилец ты наш, Алексей Фаддеич!.. — Полька-богомолка крестилась, и, когда кланялась, у нее что-то грузное лязгало под ряской.

Закинув руки назад, Дойкин строго сказал ей:

— Ступай!

Она мигом, по-рыбьи вынырнула из толпы; ребятишки бросились за ней.

— Полька-голька, крестик на цепи! — громко кричали они, стараясь нагнать ее.

Отбиваясь от ребятишек, богомолка распахнула ряску и, обхватив обеими руками большой деревянный крест, что висел у нее на якорной цепке, замахала им:

— Свят, свят, свят!..

Ребятишки, смеясь, не отставали. Тогда Полька, бряцая цепкой, поспешно скинула несколько кругов ее со своей шеи и, грозясь крестом, пошла на ребят.

— Да воскреснет бог и расточатся врази его! — вдруг визгливо запела она.

Рыбачки зашикали на ребятишек, стали отгонять их от богомолки. А она, повернув назад и надсаживаясь в песнопении, зашагала к своей землянке, которую называла кельей; соорудил ее для Польки на краю Островка Алексей Фаддеич.

К Дойкину подошел его суетливый компаньон Мироныч; разговаривая с ловцами, он еще издали наблюдал за Алексеем Фаддеичем и Полькой-богомолкой.

Ловцы прозвали Мироныча Щукой — он постоянно находился в суете, спешке; тонкая и длинная фигура его, извиваясь, напоминала рыбу. У него, кажется, всегда был флюс, — опухшая щека неизменно перевязана черным платком.

— Все готово, в порядке все, — сказал он Дойкину. — В море хоть сейчас. И проглеи — вон как раздались!..

Мироныч широко обвел рукою проток.

Глянув в сторону моря, он заметил, как у дальних берегов затрепыхали метелки камыша.

Дохнула моряна, и с Каспия потянуло терпкой солоноватой влагой. Солнце лучисто заискрилось в разводьях между льдов, словно золотые рыбины пошли поверх воды.

— Вот, видишь, и моряна потянула, — заторопился Мироныч. — Перейдет в штормяк — и не даст выйти, а то лед тронется.

— Рано еще в море, — твердо сказал Дойкин. — Посудины порежем!

Мироныч неопределенно пожал плечами:

— Оно известно... Зима может еще и вернуться... Хотя и в море вроде пора...

— Обождем!

— Можно и обождать, — согласился Мироныч, понимая опасения и тревогу Дойкина.

— Успеем...

Посмотрев по сторонам — нет ли кого поблизости, — Мироныч недовольно сказал:

— А ты чего расщедрился — два пуда Савелию отвешиваешь.

— Забыл разве?.. За Савелием три сотни значится. Пусть поправляется на здоровье!

— Та-ак... — Мироныч помолчал и кивнул на проток: — А мы как с приемкой?

Замысловато лавируя между льдинами, по проглеям бежали бударки и куласы: одни с уловом на рыбоприемку Госрыбтреста, что недавно появилась под тем берегом, другие со свежими менами сетей скрывались в дальних туманах.

Дойкин едва слышно проронил:

— Пока погодим и с приемкой.

Внутри у него дрожала обида, большая и жгучая; стараясь овладеть собой, он говорил прерывисто, волнуясь:

— Сегодня в район махну. Разузнаю, что там и как. Иван Митрофаныч-то в курсе всего: он в ладу с районным начальством. И в городе на днях был. Прошлый раз я ведь так и не дождался его...

— Здрасте! — к рыбникам подошла шустрая Анна Жидкова. — А я к вам насчет того-сего — работы. На тоню стряпуху надо будет?

—Не надо! — отмахнулся Мироныч.

— А я тебя не спрашиваю! — оборвала Анна. — Я к Алексею Фаддеичу.

И она лихо повела подчерненной бровью.

Искоса посмотрев на рыбачку, Дойкин сдержанно ухмыльнулся; он вспомнил, как рыбачки говорят о Жидковой: «Сетки не ставит, рыбу не ловит, а улов собирает».

— Или другую работу давай! — требовательно просила Жидкова. — Я да Настя Сазаниха, да Ольга Тупоносиха и еще Зимина хотим работать... — Вертя плечами, она безудержно говорила: — К Краснощекову просились, а он, жадюга, не берет. Боится, не поймаем мы ничего.

Дойкин с ухмылкой оглядывал незадачливую, сухую фигуру Анны, похожую на третьегодичную воблу-сушку.

Все ухмыляясь, он вдруг уронил с дрожью в голосе:

— Бабы, да не поймают, — у них подолы широкие! Погоди немного, Анка...

— Что, Щука?! — заносчиво и радостно воскликнула Жидкова.

А Дойкин быстро закончил:

— Скоро вот ловцы от путины богатеть зачнут, тогда и улов будешь собирать, Анка! — Он осклабился и шумно выдохнул: —Х-ха-ха-ха-а!..

Анна нахмурилась, покраснела.

— Зазналися! — вдруг взвизгнула она. — Все вы зазналися, и Краснощеков зазнался! Все!!

— Цыц, дура! — прикрикнул на нее Мироныч.

Анна не унималась:

— Погодите! Скоро и вас за жирный задок возьмут, как в городе взяли вашего брата! Да еще как возьмут!

У Дойкина пошли багровые пятна по лицу, появляясь то на щеке, то под глазом, то на лбу.

— Ну и дура, — уже мягче и покачивая головой, пытался урезонить Анну Мироныч.

— Сам дурак!..

На шум спешил Лешка-Матрос, громко выкрикивая на ходу:

— Молодец, Анна Сергеевна! Так их! Так!.. Мы им покажем!..

— Пошли! — Мироныч тронул за рукав Дойкина, и они зашагали к своим посудинам.

— Просилась я в стряпухи или еще куда, — и Жидкова кивнула в сторону уходивших хозяйчиков, — а они насмехаются... — и стала подробно рассказывать Лешке про ссору.

Анна уважала Матроса и даже любила его скрытно. Пожалуй, он был единственный в поселке, кто не насмехался над нею и говорил с ней как равный с равной.